Футболь. Записки футболиста
Шрифт:
Футболист иногда поднимается в команду из таких темных жизненных низов, а затем опускается, что его появление на поле на несколько лет — это единственный проблеск в жизни. Что потом? Нет, даже не забвение — исчезновение, стирание, можно себе позволить все, что угодно, жизнь вести какую угодно, был такой игрок — все его звали «Саня-Смык» или «Смычок». Из блатных, с окраины города, где нравы были лютые — друзья, братья, жены жили какой-то непонятной тайной жизнью иного мира и даже успех младшего брата в футболе был чем-то мешающим им, Смык играл здорово, но его в команде побаивались все именно за эту непонятную черноту. И как он пришел в свете прожекторов вечернего стадиона, так он и ушел — молча, поблескивая золотой фиксой и зажимая бычок папиросы в кулаке. Однажды мой друг, игравший с ним немного, пошел к нему домой по каким-то делам. Его пустили в подвал. Там сидел Смык со своим братом, играли в карты и пили стаканами водку. «Чего это вы забухали по-черному?» — спросил мой друг. Смык ответил спокойно, сдавая карты: «Да вот брательник жену зарезал, что-то не так сделала». В ужасе он не поверил, но его подняли и открыли вторую комнату. Там лежала мертвая окровавленная женщина. А они потом спокойно еще играли в карты, предупредив его, мол, если кому скажу, то достанут где угодно. Так все вроде и было, но самого Смыка через месяц зарубили топором в том же подвале свои же кореша…
Меня всегда поражало то, что человек, способный творить прекрасное, с таким же успехом может жить самыми низменными
Когда я тренировался в юношеской команде, то всегда засыпал с одной мыслью, что от того, как я буду прибавлять в мастерстве, на моих ногах будут вырастать невидимые хрустальные бутсы. И чем лучше я буду обращаться с мячом, тем совершеннее будут становиться и они — плотнее садиться на ноги, шипы — острее, чтобы крепче цепляться за траву. И наоборот — если я плохо буду работать с мячом и техника моя будет становиться хуже, то хрустальные бутсы начнут терять свой блеск. Все это имело какой-то фрейдистский смысл — мяч порой снился мне в виде голой женщины, я засыпал с ним, и мне было тепло… Но когда на следующий день на тренировке я вдруг, при плохой обработке мяча, слышал за спиной от тренера — «жестко останавливаешь, следующий раз надевай валенки», то я начинал верить в эти бредни. Но приход в команду мастеров сразу поставил все на свои места — там не до хрустальных башмачков, не до мечтательных снов, там надо было играть сразу, высыпаться, много есть и бегать, бегать, бегать…
Кстати, переход из юношеской или клубной команды в команду мастеров — это действительно событие, ибо все что было до этого, — детство твое и детство футбола. Дальше начинались серьезные мужские игры, менявшие тебя в корне. В юношеском футболе не было такой ответственности, ибо там не решался вопрос денег. А поскольку он в футболе был всегда главным, то ответственность вырастала на несколько порядков. Меня и поставили, помню, в первый раз на место левого крайнего не потому, что я им был, а подальше от своих ворот, чтоб, не дай Бог, чего не испортил. Хотя играл я вообще с детства и потом уже полусредним.
Удивительное, ни с чем не сравнимое чувство, когда после окончания сборов на юге тебе говорят — «пиши заявление с такого-то числа, мы тебя зачисляем в команду». Восторг, ликование, хотя на лице растерянность — что, только меня одного? Но это заслоняется личным — тебя администратор ведет в свою каморку и выдает полный комплект игрока команды мастеров — спортивный шерстяной костюм, костюм х/б, две-три футболки, одну из них шерстяную, под холодную погоду, полукеды, гетры и т. д., наконец бутсы — «пока поиграешь в своих, но в течение двух-трех недель наш сапог сварганит тебе «копыта» по твоей ноге, пойди сейчас же, сними мерку» — ты думаешь, да за что же мне все это? То, о чем мечтал все школьные годы, ночью, днем, на тренировках и после… Потом, через некоторое время к тебе подходит начальник команды и говорит, что на днях ты получишь зарплату. И ты в голове уже прикидываешь, сколько это может быть и как обрадуется мать, получающая пенсию в 60 рублей, когда ты сможешь ей отдать хотя бы рублей сто и она поймет, что все твои муки были не напрасны, что ты зарабатываешь, хотя и необычным способом, но честные деньги. Но в день зарплаты к тебе подходит тот же начальник и тихо шепчет: «Ты знаешь, мы тебя оформили на месяц раньше, поэтому из тех денег, что ты получишь, отдай половину на нужды команды, ну, знаешь, судьи, то се…» Первое сомнение закрадывается к тебе в душу, что здесь что-то не то и что будешь иметь дело постоянно с каким-то наебом, но ведешь друзей к первой бутылке шампанского. Сколько разочарований предстоит испытать тебе именно на этой почве, деньги и ты, деньги, ты и твоя команда, но не деньги, заработанные за слесарным верстаком или еще где… Футбольный заработок — это гораздо больше, это признание, это оценка твоего мастерства. Как? Играть с мастерами? Жить рядом с ними? Разговаривать, учиться у них, завтракать и ужинать, болтая ни о чем, да еще за это и деньги получать? Да, тут простишь любого начальника команды и забудешь о подозрениях, с кем он поделил твою первую футбольную копейку… Потом к этому привыкаешь, наглеешь, делаешь из себя крутого, начинаешь заигрывать, начинаешь диктовать, но первые — это всегда святое, это особенно честные деньги. И ты вряд ли думаешь, как отныне это будет тесно переплетено. Деньги никогда не могут быть первыми в футболе, но без них не будет футбола, по крайней мере, современного. Тот, кто начинает играть ради денег, — обрекает себя на скучную работу, но тот, кто стал футболистом и продолжает играть из-за двух привязанностей — к футболу и к деньгам, — тот прав, ибо отдавать столько здоровья, уменья, красоты и не получать за это гонорар — это преступление против самого себя, семьи, против футбола, ибо если не игроки, то кто — главные распорядители всех денег, приходящих в кассу? Я всегда на стороне играющих, на стороне игроков.
Что такое твоя первая игра первого чемпионата в команде мастеров? Полный переворот сознания, переполох среди твоих друзей, знакомых, родных… Мы приехали со сборов из Ялты, и я выскочил из автобуса, захватить что-то из дома для игры. Тренер сказал: «Не опаздывай, перед игрой надо будет еще поговорить…» Я взял какую-то мелочь, не то шнурки, не то стельки для бутс и рванул догонять команду на такси. Контролеры меня знали все, но у главного входа творилось такое, что я решил пройти на стадион через служебную маленькую дверь и бросился к ней. Там никого не было, и я начал проскакивать, как вдруг увидел нового служаку — ни я его, ни он меня не знали. «Нэ вэлэно», — сказал он с хохлятским прононсом. «Да я, вот играть…» «Нэ вэлэно». Я психанул, наорал на него, но он еще с большим упорством произнес свое гундосое отрицание и захлопнул калитку. Я был в панике, никого из команды не было видно, все уже были в раздевалке и готовились. Вот попал. И я решил по старинке, через забор. Я побежал на дальнюю стену стадиона, залез на нее и прыгнул в черешневый сад. Теперь оставалось преодолеть метров сто стройных деревьев и перелезть второй забор, уже оказавшись на стадионе. Сад был опытного хозяйства. Там на длинных цепях бегали огромные овчарки, охраняя опытные плоды черешни. Я рванул через этот злополучный сад, страх гнал меня, в подсознании я держал, что где-то на половине пути надо перепрыгнуть через натянутую проволоку. Впереди меня бежал еще один безбилетник и он почему-то подпрыгнул, я машинально взлетел тут же, но через метров двадцать мы вместе врезались в проволоку и были отброшены к собакам. Как я очутился на стене, не помню, но овчарка оторвала у меня брючину. Спрыгнув на землю родного стадиона вместе с незнакомцем, тут же попал в руки мента, который, к счастью, меня узнал. «Да ты что, уже скоро начало игры». Я вошел в раздевалку, уже все разделись и разминались, растирали мышцы, доктор кому-то бинтовал голеностоп. Я встал в углу, тренер наш, Тоха, посмотрел на меня, как на пустое место, и так же тихо сел на скамейку перед полем. Только второй тайм спас меня, ибо у команды не пошла игра и меня подпустили. Случилось так, что помог забить спасительный гол и спас себя. Но случай с собаками и «нэ вэлэно» я долго не мог забыть — какие мелкие роковые случаи стоят иногда на пути к футболу, а упустить шанс, особенно футболисту, никак нельзя, это тоже признак класса — или ты поспеваешь повсюду, или ты… да просто не та реакция, вот и все… Вот так я прорывался к своему первому матчу сквозь собак и «нэ вэлэно». Самое главное, что это стало доминантой моей жизни, я всегда должен был через что-то прорываться, продираться, ничего не давалось просто так — от «упакованных» родителей, богатых дядюшек… Может, это и хорошо — появился характер, но может быть, плохо — был бы добрее и внешне не строил бы из себя крутого, когда на душе одни слезы и сомнения…
И вот я снова оказался в институте травматологии. После обследования Зоя Сергеевна Миронова отправила меня в Цхалтубо, чтобы закончить курс лечения. В футбол я уже не играл ровно год, боли продолжались, хотя немного утихомиривались. Была надежда на радоновые ванны. Я прилетел в Кутаиси и легко добрался до целебной воды. Поселили меня на два с половиной месяца в одноместном номере, и я начал свой курс лечения. Днем лежал в бассейне с пощипывающей, голубой водой, вечером типичная санаторская жизнь — знакомства, кино, танцы, поддача. Я тут же познакомился с очаровательной Наташей, и мы продолжили лечение вместе. Когда мы появлялись в районе лечебных кабинетов, то ко мне подходили стаи молодых грузинчиков и таинственно отзывали в сторону, нашептывая: «Дай нам ее на два часа, мы тебе заплатим пятьсот, тысячу рублей». «Не, — тянул я, — это моя жена, вы же уважаете своих, вот и я». Но они не верили. Все узнали в регистратуре и подходили снова: «Слюшай, миром просим, дай нам ее, деньги и тебе, и ей дадим, не то…» Так продолжалось недели две, я не знал, как решить эту проблему. Бедные мальчишки — местные девочки были для них запретны, а приезжие слишком взрослые — и вот эти молодые онанисты пытались хоть как-то строить свою половую жизнь. Однако моя проблема из-за их приставания к Наташке решилась сама собой. Через недели две, на теплом апрельском солнце и на радоне, я стал оживать, боли в спине исчезли и потянуло на местный районный стадион. Я сошел по ступенькам небольшой трибуны прямо на поле. Там тренировалась местная команда, которая играла на первенство Грузии. Они стояли в полкруга у ворот и били вратарю. Тот, кто сам немного играл, может понять, что такое игрок, только сошедший из высшей лиги, и что такое районная команда… Я стал бить вместе с ними. Соскучившись по мячу, по ударам, чувствуя, что боли в ногах почти нет, я делал такие трюки и бил из таких положений, что вдруг увидел — все остановились и смотрели на меня, даже начали сбегаться откуда-то мужики. Цокая языками и качая головами, они спросили — откуда я, ну я и признался им и рассказал все о себе. Затем мы сыграли на двое ворот, где я опять на свежести и легкости нанизывал местных игрочков пачками. Всё. После этого отношение ко мне и Наташе изменилось в корне. Каждый вечер ребята приходили в мой номер с су лугу ни, с молодым вином и мы кутили допоздна, потом бродили вместе повсюду. Я даже съездил с ними на несколько игр первенства Грузии и играл под чужой фамилией, кое-что забивая, но счастье длилось недолго. Я не знал, что первый муж Натальи был грузин из Тбилиси. Кто-то стукнул ему, что она приехала в Цхалтубо лечиться. Он решил навестить ее. Тем более — стучавшие сказали, что она не только лечится там, но и ведет порочную жизнь. Для грузина, вероятно, обидно, даже если и прошлая жена ему неверна. В общем, Отелло не замедлил появиться. Мы за день до этого сидели и поддавали, мне уже поднадоело жить в Цхалтубо, и я решил устроить отвальную. Пошел в лавку и взял бутылок шесть коньяка, сказал, что две будем пить здесь, четыре другие — в дорогу. Две первые пошли хорошо, хотя грузинский коньяк жестковат всегда. Четыре других оказались обычным чаем. Я, возмущенный, прибежал в лавку, но продавец миролюбиво сказал мне: «Зачем не сказал, что все будешь пить здесь, зачем сказал, что везешь далеко, получи нормальный». И поменял мне весь коньяк. Утром, с бодуна и печали, я сложил свою сумку и рванул в Кутаиси, упросив стюардесс отвезти меня домой раньше, дня на четыре. Через день раздался звонок моего друга из Москвы, улетевшего на день позже. Он рассказал, что ее муж носился с ножом по всему санаторию и искал меня, вскрыли мою комнату, а мой и след простыл, он упал на пол и бился в истерике, хотел отомстить… «За что, ведь они давно развелись?..» «Да, верь ты им, бабам, но главное не в этом — кто-то ему сказал, что в Цхалтубо таких ударов, как у тебя, не видели никогда, а он считал себя лучшим на всей территории Западной Грузии. Ой, что было… Вовремя ты сорвался…» Я положил трубку и долго думал о причинной связи футбола, женщин и врожденной гордости горцев.
Через пару дней в городе я встретил неожиданно Валентина Бубукина. Он принял меня очень приветливо и тут же пригласил в «Таврию» — молодой еще, побегаешь, заиграешь, приходи завтра на тренировку. Я пришел и провел полную тренировку с командой мастеров. Все прошло великолепно. Все на месте. И даже дыхалка. Но домой я шел часа полтора — так все разболелось. Я пришел, лег на тахту, пролежал сутки не вставая, глядя сквозь потолок на небо, и решил больше никогда не пытаться играть в большой футбол.
Иногда играешь с привязавшейся мелодией в голове, иногда с промельками каких-то встреч, разговоров, но все схвачено игрой, подсознание выбрасывает всякие «штучки» поверх реалий даже таких, как сверхнапряжение. Никто не видит этого, но ведь играет не команда на команду, а каждый против каждого. На молекулярном уровне, если «твой» забил — горе тебе, если забил ты — ему будут врезать в перерыве и после игры. И вот, когда забьешь или что сотворишь толкового из-под опекуна, то смотришь на него с жалостью победителя, ну и он также, если интеллигентен хоть немного. Но чаще — футболисты безжалостны в психологическом смысле, ибо момент борьбы обязывает быть таким. Потом, после игры, может быть, из них кто и пожалеет своего противника, но не в смысле проигрыша или победы, ибо зачем играть вообще, а в смысле неэтичного отношения — можно было не так грубо, можно было не так хамски… В этом плане зарубежные игроки гораздо деликатнее наших. Там и общая культура выше, да и культура футбольного мышления — тоже. Да, стихия, эмоции, страсть, техника, но есть еще и игровой интеллект, опыт, то ли генетический, то ли приобретенный. Надо многое знать, узнать. Футболист в среднем пробегает и пробегал где-то от 15 до 20 км за девяносто минут. Когда играли по системе 1-3-2-5, то низший предел достигал 15 км только для полузащитников и полусредних, потом он увеличился и для еще двух центральных нападающих, вынужденных оттягиваться для маневра назад. Но вот в тотальном футболе все почти, за исключением вратаря, пробегают до 20 и больше км за игру. Как же вынести такую нагрузку, когда каждый играет с каждым чуть ли не рука об руку и если даже подключившийся правый или левый защитник забьет гол, то вина будет на левом или на правом крайнем нападающем — не усмотрел, надо было бежать за ним в защиту, мешать ему, хватать за футболку…
У футболистов всегда есть моменты, которые они используют для того, чтобы сбросить крайнюю усталость. Ну, во-первых, когда кончается атака и мяч летит за ворота, то все возвращаются назад. Но вы посмотрите, как они возвращаются, — плечи опущены, руки болтаются как плети, все тело как бы опускается после полета энергии в атаке. Это может длиться 30-40 сек., но этого бывает достаточно, чтобы восстановиться. Или после атаки пройти назад пешком, хоть быстро, но пешком, сделать два-три глубоких вдоха и выдоха — и уже полегче. Нередко можно видеть, как игрок падает на поле и корчится от боли, но больше не от боли, а от усталости: всего десяток секунд — и организм сбрасывает усталость. Я никогда не осуждаю их за это, ибо знаю, как нужны эти мгновения, чтобы прийти в себя. Врачи вообще говорят, что физической усталости нет, есть усталость только нервная — все наши ткани пронизаны нервными нитями и они готовы двигаться сколько угодно, но вот проводящая система, сами нервы, сдают от напряжения, а не от двигательных функций. Поэтому классный игрок — это прежде всего подвижная, эластичная, регенерирующаяся нервная система. Всех лучших игроков отличало это. Дело не во флегматизме, дело во взрывчатости нервной системы, ее способности откатиться назад. Или то, что касается одного из самых важных моментов футбола — умения видеть поле. Это тоже один из главных компонентов классного игрока.