Габриэль
Шрифт:
Габриэль нехотя встал. Конечно, боль совсем не исчезла, но стала терпимой.
– Надеюсь, ты уже понял, что этот брак – настоящая катастрофа, – спросил Джеймс после еды.
– Катастрофой его делаю я. По твоему, кстати, приказу.
– Ты всего лишь создаёшь условия, при которых проявляется истинная природа вещей.
– Да, но это вызывает слишком сильную боль.
– Боль вызывает как скальпель хирурга, так и инструмент палача. Всё дело в том, какой смысл несёт в себе эта боль.
– В
– Скорее, ты – ассистент хирурга. А вот любой другой на твоём месте был бы уже палачом.
– Не вижу разницы.
– Это потому, что ты не видишь альтернативы. Поверь, она намного ужасней того, что делаешь ты.
– Давай обойдёмся без философии.
– Думаю, ты уже достаточно силён, чтобы идти к ней. Собирайся. Сейчас ей нужно, чтобы рядом был настоящий друг.
– Настоящий друг. Какая ирония.
– Не лишай богов чувства юмора. Это единственный грех, который они не прощают.
Кэт выглядела ужасно. Её прекрасные глаза были красными от слёз, а веки опухли. Под глазами были большие чёрные круги. Скорее всего, она проплакала всю ночь.
– Милый Ланцелот, я так хочу умереть! – сказала она и заплакала, едва он вошёл в дом. – Они смотрели на меня, как будто я прокажённая… А Артур, видели бы вы его глаза. Он меня ненавидел! Почему вас там не было! Только вы могли бы меня защитить!
– Мне очень жаль, милая Кэт. Клянусь, я больше не буду бросать вас ради дурацких сражений с мифическими драконами.
– Клянётесь?
– Клянусь.
– Но скажите мне, почему? За что? В чём я провинилась перед богом или людьми?
– Иногда господь нас наказывает, просто шутя, как Иова. В нём не больше любви или справедливости, чем в булыжнике на мостовой.
– Не говорите так, Ланцелот!
– Вы уже вызывали врача?
– Я не хочу никаких врачей.
– Нельзя быть такой беспечной.
– Полно вам. Это мог быть мимолётный недуг, из которого совсем не стоит делать трагедию… Представляю, как меня сейчас обсуждают эти светские гусыни.
– Они всегда будут вас обсуждать, а если перестанут – закроют перед вами двери. Так устроен свет. И поверьте, если вы не будете давать им повод, они найдут его сами.
– Но ведь это ужасно!
– Не спорю, но такова жизнь.
– А Артур. Если бы вы слышали, что он мне наговорил! Вместо того чтобы поддержать. Ведь я ничего же не сделала. Я же не специально…
– Он слишком серьёзно относится ко всей этой мишуре. К тому же он один раз уже стал жертвой любви и боится, что судьба вновь сыграет с ним шутку.
– Но почему это всё надо вымещать на мне?!
– Вы – ангел, поэтому пьёте из той же чаши страдания, что и сам Спаситель.
– Но что с вами, Ланцелот? – спросила сквозь слёзы Кэт. Немного
– Дрался с очередным драконом.
– Вам надо быть осторожней.
– Я обещал, что больше не буду. Ради вас.
Она улыбнулась.
– Знаете, Ланцелот, с вами мне так легко… Ещё утром я хотела умереть, а теперь чувствую себя так, словно вновь вернулась к жизни. Сейчас вчерашнее происшествие мне кажется ничего не значащим пустяком.
– Вы правы. Это действительно ерунда, о которой все очень скоро забудут.
– Скажите, Ланцелот, а вы когда-нибудь любили?
Габриэль не ответил, но его глаза были красноречивее любых слов.
– Какая она была?
– Такая же прекрасная, как вы, – вырвалось у него.
Кэт вспыхнула.
– Расскажите о ней.
– Тогда мне приходилось жить у одного человека под чужим именем. Она была его дочерью. Мы встретились и сразу же полюбили друг друга, как в сказке.
– Если вы так любили, почему вы один?
– Она умерла. У нас было всего несколько месяцев.
– Вы опять меня расстроили.
– Я сходил с ума оттого, что она должна умереть, но один человек объяснил мне, что жизнь состоит не из долгих лет прозябания, а из ярких, живых мгновений, которые только и имеют значение. Мы любили, зная, что у нас совсем нет времени, любили так, чтобы ни одна секунда не пропала зря…
– Я думала, что Артур меня любит, – нарушила молчание Кэт.
– Он любит вас.
– Вы так говорите, потому что он ваш друг.
– Я так говорю, потому что в это верю.
– А я, мой доблестный Ланцелот, перестаю в это верить. Это так ужасно.
– Не говорите так, сударыня! – слишком горячо произнес Габриэль. Он и сам уже начал сомневаться в любви Артура, но была и другая причина, в существовании которой он боялся признаться даже себе, особенно себе.
Брэмстоун принял Габриэля, лежа в постели. Он умирал, и счёт уже вёлся на дни или даже часы. В комнате стоял неприятный запах, поэтому, несмотря на холод, окно было открыто.
– Извините, граф, что принимаю вас в таком виде.
– Если кому и стоит извиняться, так это мне за то, что беспокою вас в таком состоянии.
– Вы очень любезны, граф. Вы отвлекаете меня от страданий, к тому же я всегда рад вас видеть.
– Вы очень добры ко мне.
– Если верить слухам, вы уже испытали чудесный порошок.
– Вы как всегда правы.
– Скажите, граф, я вам угодил?
– Могли бы и не спрашивать. Вы в очередной раз доказали, что добились совершенства в своём деле. Если честно, не хотел бы я стать одним из ваших подопечных.