Габриэль
Шрифт:
– Вы очень добры ко мне, герцогиня.
– Да чего же я вас держу на улице! – спохватилась она. – Вы наверняка устали с дороги. Хотите чаю, пока слуги приготовят вам комнаты?
– С удовольствием.
– Пойдёмте.
Герцогиня взяла молодых людей под руки и повела на веранду.
С момента знакомства прошло всего несколько минут, а Габриэль уже чувствовал себя у герцогини как дома. Ему сразу же понравилась эта в высшей мере обаятельная, весёлая женщина, которая, ко всему прочему, оказалась и очень хорошей рассказчицей. Любой её рассказ, даже о самой незначительной ерунде, получался забавным
В конце чаепития, видя, что Габриэль всё ещё немного смущён, она сказала:
– Знаете, граф, я действительно очень рада, что вы нашли время выбраться в гости к нам, особенно сейчас, когда меня все покинули, и я чувствую себя одиноко. В молодости я жила в столице, и каждый день бывала у кого-то с визитом или же устраивала прием у себя. Позже, решив немного отдохнуть от светской суеты, я уехала сюда, в своё родовое имение, но свет не захотел меня отпускать. Фактически свет перебрался сюда, и на протяжении многих лет не было и дня, чтобы меня не навестил кто-либо из друзей. И когда сегодня утром Четтеры сообщили о своём отъезде, я почувствовала себя страшно одиноко. Так что, доблестный рыцарь Ланцелот, считайте, что вы стали моим спасителем. Кстати, этим прозвищем вы обязаны Кэтти. А теперь, господа, думаю, вы устали с дороги и хотите немного отдохнуть. Ваши комнаты готовы. Располагайтесь. Можете немного поспать. Я и сама люблю поспать перед ужином. Обычно с годами люди жалуются на бессонницу, я же, наоборот, с каждым годом всё больше хочу спать.
За ужином Габриэль познакомился с Кэтти.
– А вот и наш Ланцелот, – отрекомендовала его герцогиня.
Её слова заставили покраснеть как Габриэля, так и девушку.
Катрин действительно была очень красива. К тому же после фальши светских красавиц, которые практически все поголовно были рабынями этикета и приличий, её естественное очарование было особенно пленительным. Своим воспитанием герцогиня смогла превратить редкий от природы алмаз в прекрасно огранённый бриллиант. В такую действительно можно было влюбиться с первого взгляда.
– Ну и как тебе моя фея? – спросил Артур, когда они с другом остались одни.
– Думаю, можно тебя поздравить, – ответил Габриэль с заметной фальшью в голосе.
– Мне кажется, ты хотел сказать что-то другое.
– Это не моё дело. Тем более что хуже некуда быть советчиком в сердечных делах.
– Ты мне друг, или?..
– Ладно, раз ты настаиваешь… Признаюсь, сегодня Кэтти меня очаровала, и если бы не ты, возможно, я и сам бы захотел объясниться ей в любви, но позже, возможно даже из зависти, я подумал, что она для тебя слишком проста.
– Что ты имеешь в виду?
– Знаешь, устав от изысканной кухни, я часто иду обедать туда, где питается простой народ. Я наслаждаюсь вкусом простой, грубой пищи и дешёвого пива, но питаться так всю свою жизнь я бы не захотел.
– Я бы не стал сравнивать Кэтти с постной бедняцкой пищей. К тому же, думаю, она легко сможет войти в свет.
– А если нет?
– В таком случае она будет воспитывать моих детей. Я ведь собираюсь обзавестись наследниками.
– А что будешь делать ты?
– А я буду часто выезжать по делам в столицу, – Артур хитро улыбнулся.
– В таком случае будет хуже, если она действительно сможет легко войти в светское общество.
– Почему?
– Вспомни себя несколько лет назад. То, от чего ты сейчас устал, для неё будет новым и интересным. Ты не сможешь запереть её в доме, а, бывая в обществе, она наверняка будет узнавать о твоих шалостях. И что тогда?
– Если бы все обманутые мужья узнавали о своих головных украшениях, нам бы пришлось драться на дуэли чуть ли не каждый день.
– Ты преувеличиваешь. К тому же мужчину намного легче обвести вокруг пальца, чем женщину.
– А тебе не кажется, что ты делаешь из мухи слона?
За последние несколько недель Брэмстоун сильно сдал. Он постарел и осунулся, а ставшее совсем худым лицо приобрело землистый оттенок. К тому же, несмотря на все его старания, ему не удавалось скрывать дрожание рук и легкое подрагивание подбородка.
Брэмстоун болел страшной, неизлечимой болезнью, от которой не помогало ничего, разве что опиумные пилюли, которые снимали боль и помогали чувствовать себя сносно, но совершенно не мешали болезни делать своё дело.
Габриэля он встретил как родного, и у того в очередной раз промелькнула мысль, что этот странный человек питает к нему в какой-то степени родительские чувства.
– Чем могу служить? – спросил он, наливая Габриэлю виски, – извините, граф, сам я пить больше не могу. Моё лекарство несовместимо с алкоголем.
– Как ваше здоровье, господин Брэмстоун?
– Ужасно. Несмотря на то, что я провел целых два месяца на водах, где лекари пытали меня самым изощрённым способом. И что? Ничего, кроме значительного облегчения кошелька.
– Надеюсь, всё же, дела обстоят не так плохо, как вы рассказываете.
– Увы, мой друг. Дни мои сочтены. В лучшем случае я не протяну и года.
– Никто не может этого знать.
– Я всё чаще думаю о добродетели, а это плохой знак. Я даже взвинтил цены на услуги, но вас, мой друг, это не коснётся.
– Благодарю вас, мистер Брэмстоун, но, если честно, я что-то не улавливаю связь между ценой и добродетелью.
– Это потому, граф, что вы привыкли видеть только то, что лежит на поверхности. На самом деле связь очевидна: благодаря дороговизне человек трижды подумает, прежде чем обратиться ко мне за помощью. Ну а тот, кто всё же согласится выложить такие деньги, не остановится ни перед чем. Я же сделаю это профессионально, так, что никто случайно не пострадает, тогда как действия дилетанта наверняка поставят под угрозу здоровье и жизни посторонних, совершенно не причастных к делу людей. Так что, граф, нравится вам это или нет, но фактически я – ангел-хранитель невинных людей.
– Очень интересная философия.
– И если отбросить ложную мораль, к ней не придерёшься.
– Мне больше ничего не остаётся, как согласиться с вами, несмотря на всю необычность ваших доводов.
– А теперь, мой друг, позвольте спросить, что привело вас ко мне на этот раз?
– Дело в том, господин Брэмстоун, что я должен сделать одну очень привлекательную особу безобразной.
– Нет ничего проще. Гораздо трудней безобразное сделать красивым. Я могу, конечно, взяться за дело, но вы, граф, вполне можете нанять любого бродягу, который обойдётся вам намного дешевле.