Гадальщик на камешках (сборник)
Шрифт:
Так вот, две недели спустя поздним вечером ехал я на машине со своим приятелем по дороге от Мороени к электрическому заводу в Добреш-ти. И когда проезжали санаторий Мороень, возле однога из поворотов, которых так много на этой дороге, нас остановила группа людей. В свете луны было видно, что их лица искажены страхом. Это были землекопы, возвращавшиеся с работы, все они крепко сжимали в руках лопаты и кирки, словно приготовились к безнадежной борьбе со смертью.
— Призрак, господа, призрак в лесу… — едва выговорил один из них.
— Мутит лес, однако, — прибавил другой. — Великан, каких никогда и не бывало. Дьявол, не иначе!
В этот миг лес как-то странно зашевелился, и целый поток камней и камешков обрушился на дорогу. Мы и вовсе застыли. Люди сгрудились
Это и был конец. В последний раз Эуджена Кукоанеша видели те люди, которых нельзя обвинить в том, что им все примерещилось. Впоследствии его еще долго повсюду искали. Вести, которые доходили до меня, были недостоверны. В октябре говорили, будто его видели бэрэган-ские крестьяне, которые в полночь возвращались с полей, и будто один шаг его равен сорока, а то и пятидесяти метрам. Но, как всегда бывает в подобных случаях, следы его гигантских шагов стер дождь, потому что Кукоанеш выходил только в дождливую погоду (возможно, именно для того, чтобы не оставить следов, а может, боясь раздавить людей, он выходил только по ночам и в плохую погоду, когда все сидят по домам). К концу того же месяца его видели на севере от Констанцы, он шел по направлению к морю. Кое-кто даже утверждал, что видел, как он входил в море и как поплыл, но опрос, который провели несколько дней спустя, свидетельствует, что подобные заявления не имели под собой никакой реальной почвы. Больше я ничего уже не слышал об Эуджене Кукоанеше.
Февраль, 1945 года
Гадальщик на камешках
Его было видно издалека: он шел медленно по пляжу. У него была странная походка. Он ступал осторожно, опасливо, останавливался, пристально вглядывался в песок, словно что-то искал, потом вдруг менял направление и шел к морю, торопливо шагая по сырому песку, или резко сворачивал к дюнам, туда, где песок смешивался с глиной, а среди камней попадались колючие растения с бледно-голубыми цветами. Когда он подошел совсем близко, Эмануэль с изумлением понял, что это старик. На нем была летняя куртка, выцветшая, белесая, неопределенного цвета брюки, теннисные туфли и полотняная шляпа с загнутыми краями, издали похожая на матросский берет. Шагах в десяти от Эмануэля он остановился, провожая взглядом молодую пару: они только что встали со своего места и, набросив на плечи купальные халаты, шли вверх по берегу. Потом принялся ходить вокруг того места, где еще видны были следы лежавших тел, — осторожно, словно боясь разрушить что-то очень ценное. Наклонился, поднял камень, внимательно оглядел его, покачал головой и печально улыбнулся. Снова осмотрел следы тел на песке и нахмурился. Какое-то время он пребывал в нерешительности, играя камнем, подбрасывая его
— Вы их знаете? — спросил он, указывая рукой на уходящую парочку.
— Только в лицо. Это чета Вэлимэреску. Кажется, из Фокшень. Он, если не ошибаюсь, адвокат, а жена его учительница.
— Жаль их, они так молоды, а когда еще и радоваться жизни, коли не в молодости?
И он опять повернулся к морю и еще раз плюнул с досадой.
— А что? — спросил Эмануэль. — С ними что-нибудь случилось?
— Нет. Но непременно случится. Они пробудут здесь недолго. И уедут. Завтра-послезавтра…
Эмануэль выпустил из рук книгу и с улыбкой взглянул на него.
— Но ведь они только что приехали, — сказал он. — В прошлую субботу. И недели не прошло…
— Они уедут, — решительно повторил его собеседник. — Получат телеграмму и уедут.
— Какое-нибудь несчастье в семье, — равнодушным тоном произнес Эмануэль.
— Нет-нет, совсем другое. Видите ли, они уедут вместе, но очень скоро расстанутся, и дальше он поедет один. И долго пробудет вдали от всех. Он и представить себе не может, как долго он там пробудет. Очень жаль, потому что оба они молоды. Они будут очень редко видеться, — как говорится, раз в год по обещанию…
— Вот как! Возможно, вы и правы. Я заметил, когда разговаривал с ними, что он точно боится чего-то. Видимо, его пугает, что его призовут в армию.
— Вот-вот! — воскликнул старик. — Поэтому они и уезжают…
— Он говорил, что ему всегда и во всем везло. А вот с армией не посчастливилось. Он попал в противовоздушную оборону, и до поры до времени ему удавалось избежать призыва благодаря протекции и связям. Я почувствовал, что ему страшно…
— Теперь ему этого не миновать, — сказал старик.
— Два-три месяца в разлуке с женой… — улыбаясь, произнес Эмануэль.
Старик решительно покачал головой:
— Речь идет не о двух-трех месяцах. Я вам говорю: этот молодой человек долгие годы не сможет вернуться домой. Завтра-послезавтра начнется война, и, если он будет в противовоздушной обороне…
— Начнется война? — переспросил Эмануэль. — Впрочем, что тут удивительного? Все об этом знают. Сегодня, завтра, через год, через дна, но войны не миновать…
— У него все гораздо хуже, потому что ему придется жить в разлуке с женой еще до наступления войны. И долго…
— Но откуда вам это известно? — спросил Эмануэль, резко вскинув голову и пристально глядя на него.
Человек снял с плеч куртку, аккуратно сложил ее, оглянулся вокруг и сделал несколько шагов в сторону большого красноватого камня. Положил куртку на песок возле камня, вернулся и сел лицом к Эмануэлю, спиной к морю. Эмануэль протянул ему пачку сигарет.
— Нет, спасибо, я давно не курю. А когда в молодости курил, то курил трубку. Я, знаете ли, долгое время был моряком, — добавил он. — Потом целых пять лет служил смотрителем на маяке в Тузле. А теперь я что-то вроде рантье. Но мне нравится жить здесь, между Тузлой и Мангалией. Я люблю Добруджу, — сказал он после короткой паузы. — Я Василе Бельдиман, внук Леониды Бельдимана, знаменитого Леониды Бельдимана, если это имя вам о чем-нибудь говорит.
— Нет, признаться, — ответил Эмануэль смущенно.
— Понимаю. Вы не из здешних мест. Семейство Бельдиманов — одно из самых старых в Добрудже. Знаменитый Леонида Бельдиман приходится мне дедом. Я еще застал и своего прадеда, Хаджи Антона. И должен вам сказать, этот дар был у всех в нашей семье, начиная с Хаджи Антона. Он был первым.
— Какой дар?
— Ах, — нерешительно произнес Бельдиман. — Как вам сказать? Это странный дар. Я говорю дар, потому что никто нас этому не учит. Просто так случается, что в двенадцать-тринадцать лет нам начинают нравиться камни. Так было и с моим отцом: в двенадцать лет он полюбил камни. Всякие камни — большие, маленькие, каменные глыбы, камешки… Камни всех видов. И однажды об этом узнал его отец, Леонида, и стал ему помогать. Но не могу сказать, что он учил его в полном смысле слова. Он просто научил его читать…