Гадание на кофейной гуще
Шрифт:
— И вообще, — вслух зачитал милиционер. — Это как надо понимать?
— А может, у кого-то из них есть алиби? — уклончиво поинтересовалась я.
— Может, и есть, — охотно подтвердил он. — Так что за «вообще»? И чем это они вам угрожали?
Я смутилась. Мои записи оказались совершенно дурацкими. Не надо было их отдавать. Я и не собиралась, просто растерялась очень. Ума нет, считай, калека. Юрий Владимирович был совершенно прав.
— Так что скажете, Татьяна Дмитриевна?
— Они угрожали, что если я расскажу вам про них, то они расскажут вам про меня. В смысле, про бледную
— Что ж, они свою часть выполнили. Теперь дело за вами. Ну, давайте конкретизируем, коли сами вы не можете. Крылова Маргарита. С Сергеем Угловым у нее были весьма тесные взаимоотношения. Что заставило вас предположить, что ей захочется от него избавиться?
А мне в голову тут же полезли сцены из какого-то детектива, где глава мафии собирается зверски убить жену, поведавшую о нем что-то почти невинное одному из знакомых. Правда, детектив не наш, американский, но вдруг у нас еще хуже?
— Рита замужем, — осторожно заметила я. — Ей не хотелось бы, чтобы муж узнал. А Сережа любил хвастаться своими победами.
— Ну, тогда следовало отравить пол-института, — резонно возразил следователь, и я вдруг поняла, что он знает куда больше, чем я предполагала. — Вы ведь все в курсе.
— Да, но мы не стали бы сообщать мужу. Впрочем, я предупреждала вас, что я не очень умная.
— Или не очень откровенная, а?
Я молчала и чувствовала, как все больше краснею. Через какое-то время Дмитрий Васильевич сжалился.
— Ладно. Еще вам явно не внушает доверия начальство. Это еще почему?
— Карьеристы они, — охотно ушла от неприятной темы я. — Оба. Карьера и деньги, а люди для них ничего не значат.
— Оба — это как? Зубков и… как там его? Германн?
Я вздрогнула:
— Нет, что вы! Зубков и Марченко. А Германн другой. Он нормальный.
Милиционер в очередной раз засмеялся:
— С вами, Татьяна Дмитриевна, не соскучишься. Нормальный, значит? Это хорошо. Это, так надо понимать, ему от вас комплимент. А что там у вас про Глуховских? Что это он после смерти друга выгадал?
— Должность, — разъяснила я. — И…
— Что — «и»?
— Все.
У меня язык не повернулся сказать про Риту. У обоих семьи, а будет ли Дмитрий Васильевич молчать?
— И любовницу, — неодобрительно докончил он. — Вы за дурака-та меня не считайте. До вас нашлись, поделились. Не все ж милиции врут. Вы бы уж решили — или все от нас скрываете, или правду говорите. А то позиция ваша получается довольно странная. Уязвимая позиция, я бы сказал. Даже, откровенно говоря, преступная.
Сердце мое замерло. Он совершенно прав. Я вела себя, как последняя дура. Вместо того, чтобы попытаться развеять естественные подозрения милиции, направленные против меня и поддержанные моими сослуживцами, я несла какую-то ахинею, то болтала, о чем не спрашивают, то, наоборот, отказывалась отвечать. И эти отпечатки на орудии убийства… Вот и зря бедный Германн взял грех на душу, соврав, будто меня видел.
— Можете идти, — довольно раздраженно сообщил мне вдруг следователь.
— Куда? — изумилась я.
— Домой, наверное. А вы куда предполагали?
Видимо, я смотрела, как баран на новые ворота. По крайней мере, он смягчился и не без ехидства добавил:
— А тюрьмы у нас, уважаемая Татьяна Дмитриевна, переполнены. И камеры предварительного заключения тоже. Так что придется вам пожить все-таки на домашних харчах. Только уж вы больше по эскалаторам в часы пик не скачите. Вот, Середа Владимир Владимирович, серьезный, достойный доверия человек. Опять же, подруги вашей жених. Вот пусть вас и проводит. Проследит, как вы через дорогу переходите. На всякий случай. Не думаю, что теперь что-нибудь случится, но береженого бог бережет.
— Да, — вырвалось у меня, — а то говорят, я и до дому сама добраться не сумею, а умудрюсь попасть под машину.
— Кто ж это такое говорит?
Я опустила голову и пожала плечами.
— Понятно. Правильно человек говорит. Он-то как раз человек нормальный. Надеюсь еще увидеться с вами, Татьяна Дмитриевна. Очень интересно было пообщаться. До свидания.
И я ушла. Без наручников.
Очутившись в коридоре, я немного приободрилась. Никто меня не арестовывает, никто в камеру не сажает. Кроме того, я вдруг с опозданием поняла, что половину времени собеседник откровенно надо мной издевался. Только это совершенно меня не обидело, скорее наоборот. Он издевался не зло, а я и впрямь утратила последнее чувство юмора. Это не годится. От этого портится характер.
Я заставила себя улыбнуться и выпрямить спину. Вот так. Я сделала то, что должна, самое неприятное позади, и мне стало легче. Я сняла с себя груз ответственности, переложив его на плечи милиции. Лишь теперь я осознала, насколько он меня тяготил. Честное слово, я почти счастлива! Разумеется, не очень приятно узнать, что твои коллеги плохо о тебе думают, однако я ведь узнала не только это. Юрий Владимирович, например, попытался мне помочь. Даже соврал. Какое ему, казалось бы, дело до такой глупой девчонки, как я? Он сегодня и зайти-то к нам не захотел, вот насколько я его не интересую. А ведь пожалел меня все-таки. Пусть он не станет больше со мной общаться, все равно приятно, что он такой хороший.
В этих размышлениях я завернула за угол и практически наткнулась на Галю Углову. Она стояла у окна, мрачно глядя куда-то в бесконечно удаленную точку. Мое смутное настроение распирало душу изнутри, чего-то от меня требовало, заставляло просто, и я с неожиданной легкостью сказала:
— Галя, извини меня, если я сделала что-то плохое тебе или Сереже. Я это не нарочно, честное слово.
Галя вздрогнула и повернулась ко мне.
— А я знаю, — с той же легкостью ответила она. — Это ты извини, что я на тебя кидалась. Это нервы. Мне казалось, его все, кроме тебя, любили. А теперь я вижу, что нет.
— Что — нет? — не поняла я.
— Не все. Ты что-то подозреваешь о его смерти, Таня? Иначе ты бы так себя не вела. Что? Мне надо знать, я его сестра. Я люблю его.
— Ты тоже что-то подозреваешь, — решилась я. — Помнишь, на поминках? Ты говорила, что я его отравила, помнишь? Откуда у тебя взялась такая мысль? Это неправда, разумеется, но откуда она у тебя взялась? Это очень важно.
— Погоди, — прервала она, — так ты тоже… ты тоже думаешь, что что-то здесь не так? Ты тоже так считаешь?