Гадание на кофейной гуще
Шрифт:
Я честно признала, что да. Тогда она взяла бумагу и ручку и нарисовала контур человека, вокруг головы которого расплывается огромное пятно.
— Вот она, твоя карма, — ворожея продемонстрировала мне свое творение.
Я заинтересовалась:
— И что это значит?
— Это сглаз. Вот, смотри! Так показал магический шар. Он всегда глаголит истину.
— А почему сглаз на голове? — не утерпела я.
— Потому что голова — это работа. Обычно сглаз бывает здесь, — она указала на грудь. — Это по любовной линии. Соперница или кто. Бывает здесь, — она ткнула рисунок в руку. — Это семья. А у тебя — по работе. Теперь надо узнать точнее.
— И как?
— Ты сиди и старайся ни о чем не думать. Стихи какие-нибудь можешь вспоминать. А я буду колдовать. Ты не бойся, это магия белая. Видишь? Это святая вода из нашей церкви. Теперь я разобью туда яйцо и пойду посолонь.
Я закрыла глаза и вдруг вспомнила странные стихи про дождь, которые недавно сочинила. Резкий вскрик заставил меня очнуться.
— Смотри!
Я посмотрела. Яйцо в воде. Довольно противное зрелище.
— Оно свернулось! И вот… черные волокна! Черные волокна! Черные волокна!
Я чуть было сочувственно не сказала, что, должно быть, яйцо оказалось несвежим, но поняла, что замечание будет неуместным. Я лишь спросила:
— И что это значит?
— Твой враг очень силен. Его заклятие не снимаемо, — Марья слегка подвывала, вероятно, для устрашения.
— Значит, ничего не поделаешь? — уточнила я.
— Тебе надо менять место работы. Срочно, — на минуту перешла на деловой тон моя собеседница и вновь завыла:
— Иначе спасенья нет. Процесс уже запущен, и ты сама не понимаешь, как далеко он зашел. Еще немного, и ты зачахнешь. Тебя уже начали преследовать неприятности, ведь так? Все, к чему ты прикасаешься, чревато смертью. Вокруг тебя гибнут люди. Ты и сама чуть не погибла. Ты ссоришься с друзьями.
Возможно, длинный перечень произвел бы на меня большее впечатление, если б я не знала о знакомстве колдуньи с моей сослуживицей.
— А остаться на работе нельзя? — осведомилась я.
— Ни в коем случае! — вскричала Марья, хватаясь за голову. — Ни в коем случае! Каждый лишний день, проведенный там, — это лишний гвоздь, забиваемый в твой гроб. Пока ты там, ты должна быть осторожна, необычайно осторожна! Малейший шаг грозит смертью. Но, стоит тебе уволиться, и опасность моментально исчезнет.
Определенность совета ошеломляла. Уволиться, и все тут. Зачем Анне Геннадьевне это нужно? Ведь на мое место она претендовать никак не может, и вообще я ничем ей не мешаю. Так раздумывала я, шагая по бульвару в клинику к Лильке. Сегодня суббота, приемный день, а ворожея так меня насмешила, что я сочла себя вправе показаться любимой подруге, не боясь травмировать ее психику.
Лилька бросилась ко мне с криком:
— Таня! Откуда такой синяк? — и с горечью добавила: — Без него ты такая хорошенькая, а с ним…
Я поняла, что выздоровление идет быстрыми темпами. Мы немножко поболтали, и я решилась рассказать о смерти Вики. Мне показалось, что опасения Середы относительно Лилькиных о том возможных переживаниях не вполне обоснованны. Наоборот! Трагедия с Викой ее, разумеется, огорчит, но и отвлечет, а в какой-то мере даже успокоит. Болезнь началась с мысли, что моя подруга виновата в гибели Сергея, теперь же становится очевидным, что виноват кто-то другой.
Лилька в меру поахала и погоревала. Я смотрела на нее и удивлялась, насколько отдалились мы друг от друга за последние две недели. Совсем недавно важнее нее для меня вроде бы и не было ничего, а теперь… теперь это просто хорошая девочка, несколько излишне экзальтированная и культивирующая в себе эту черту, однако милая и добрая. Вскоре появился Середа. Его взгляд сиял таким неприкрытым восторгом, что на какой-то миг я решила, будто причина перемены в моих чувствах — элементарная, отвратительная зависть. Не знаю. Через какое-то время я осознала, что оказалась лишней, и ушла.
Вечером мне позвонила Галя.
— Ты не зайдешь ко мне завтра? — предложила она. — Я хотела бы кое-что с тобой обсудить, но это не телефонный разговор.
Удивленная, я согласилась.
За день Галя совершенно преобразилась. Из истерически хохочущего существа, которому не мешало бы занять место Лильки в клинике неврозов, она вновь превратилась в умную, воспитанную, сдержанную девушку.
— Наверное, мое поведение показалось тебе странным, — вежливо извинилась она. — В пятницу я убежала от тебя, не попрощавшись. А в субботу я много думала обо всем. По большому счету, ты ведь ни в чем не виновата. То, что ты сказала тогда… ты сказала это не нарочно, а назад ведь все равно не повернешь. Поэтому нет смысла над этим плакать. Что случилось, то случилось, понимаешь? Исправить ничего невозможно, плакать бессмысленно. Зато можно найти того мерзавца, который это сделал. В конце концов, если б не ваш с Лилей разговор, он бы наверняка нашел какой-нибудь другой способ. Или она. Потому что зря Сережа опасаться бы не стал. А он опасался, это точно.
— Кого? — замерла я.
— Если б я знала! Об этом я и хочу с тобой поговорить. Мы обе об этом думали, и если обсудим вместе, возможно, что-то прояснится.
Галя выглядела целеустремленной и деловитой, и я порадовалась, что хоть кому-то моя откровенность пошла на пользу.
— Кстати, Сережа очень высоко ценил твой ум, Таня.
— Серьезно? — удивилась я.
— Он сказал как-то: «Все бабы дуры, даже ты у меня полудурок, одна Танька умная, только по дурости своей этого не понимает».
Слова брата она передавала с каким-то благоговением и, начав о нем вспоминать, не могла сразу остановиться.
— Он, подозреваю, издевался, — заметила я.
— Нет, не совсем. Он считал, что ты хороший психолог, но не придаешь этому значения. «Танька сказала, пообещай кто Викусе протащить ее в модели, так из нее веревки можно будет вить, а Танька знает», — процитировала Галя.
Я ужаснулась:
— Неужели это мои слова? Разве что в шутку… Всерьез я не могла.
— Ты действительно, видимо, не замечаешь. Говоришь, что в голову взбредет. Вообще-то, это неправильно.
— Я знаю, — покаялась я.
— Ну, себя не переделаешь. Главное даже не то, ч т о ты говоришь, а то, что тебе это кажется пустяками, а для нас очень важно. Если б ты городила ерунду, тогда другое дело, а так… Всякому неприятно, когда его видят насквозь и раздевают на глазах всего мира.
— Галя, — опешила я, — ты что, обо мне? Кого я вижу насквозь? Кого я раздеваю? Вы что все, нарочно?
— Меня, например. Я и Андрей… я не понимаю, откуда ты могла узнать…
— Это случайность. Ты очень за него волновалась, и я увидела. Но никому, кроме тебя, я бы не сказала, честное слово! Уж здесь-то я поручусь!