Гадание на кофейной гуще
Шрифт:
Нет, удивительно, пожалуй, не количество любвей, а то, что они открылись именно сейчас. Хотя почему удивительно? Сейчас мы находимся в столь сложной и необычной ситуации, что волей-неволей приходится активно действовать, проявлять себя, выбирать, кто тебе дороже. Когда любимый человек в опасности, трудно сохранять равнодушный вид. К тому же… Вот, например, тот же Юрий Владимирович не догадался, ч т о испытывает Дольский к Рите, хотя видел то же, что и я. Просто в связи со своим самодеятельным расследованием я стала внимательнее смотреть на окружающих, поэтому замечаю
За этими мыслями я чуть не умудрилась прозевать долгожданное возвращение Середы с допроса.
— Владимир Владимирович, — подозвала я, когда тот появился.
Он сел рядом, сочувственно покачал головой.
— Здорово ты навернулась, а? Наверное, больно?
— Не то, чтобы очень, — вздохнула я. — Только вот синяк.
— Ну, — махнул рукой мой собеседник, — синяк — это ерунда, до свадьбы заживет. У меня столько этих синяков в твоем возрасте было! Лиля передает тебе привет. Я не стал рассказывать ей про наше ЧП. Зачем ее расстраивать, правда? Узнает потом. А вообще, у нее явное улучшение. Так врачи говорят, да и я вижу. Надеюсь, скоро выпишут.
— Дай бог, — обрадовалась я. — Я хотела у вас узнать, Владимир Владимирович, как там на допросе? Милиционер очень строгий?
— Строгий? — удивился он. — Да нет, обычный.
— И о чем он спрашивал?
— Все о том же. Где был в тот вечер. Ну, мне вспоминать нечего, я теперь каждый вечер в больнице. Про Вику спрашивал. Какой у нее характер и были ли враги.
— И что вы сказали?
— Что характер легкомысленный, а про врагов не знаю. Да, про тебя спрашивал.
Я сцепила от ужаса пальцы:
— Про меня? Почему про меня?
— К слову пришлось. Спросил, вторая ваша девушка, она тоже такая же? Ну, я ответил, что совсем нет. Ты, наоборот, человек серьезный и работаешь качественно. Вот и все. Нет, еще про Углова спросил.
— И что про Углова?
— Отчего он умер да как мы про это узнали. Хотя уж Углов тут ни к селу ни к городу. Не повезло парню, так что тут поправишь? Хотя, наверное, в случае скоропалительной смерти они какое-то дело завести обязаны. Вот и всплыло, что у нас здесь еще и это было. Милиция, она копает.
— Больно надо ей копать, — возразила я. — У них, небось, дел по горло. Если верить телеведущим, кругом сплошной криминал. Парой трупов больше, парой меньше — это пустяки, дело житейское.
— Ты не права, — серьезно объяснил мне Середа. — Криминалу много, это факт, но в основном он хозяйственный. Хозяйственные преступления, понимаешь? А у нас здесь уголовное. Причем, скорее всего, не бытовое. И не заказное, с которым полная безнадежность. Наше дело самое для них раскрываемое. Для отчета. Наше раскрыть будет легко.
Последнее замечание обнадеживало, и, когда в конце дня меня вызвали-таки к следователю, я шла туда с робкой надеждой, что вовсе не обязательно вернусь обратно в наручниках.
Дмитрий Васильевич старательно что-то писал и, не поднимая головы, кивнул, чтобы я села. Я исподтишка принялась его рассматривать. Человек себе и человек. Не знай я, что из милиции, в жизни бы не догадалась. Тем более, он почему-то не в форме. Лицо у него довольно приветливое и даже открытое, хотя несколько хитроватое. Неужели он мне не поверит? А с чего ему верить? С того, что Середа назвал меня серьезной? Так зато я не знаю, как охарактеризовали меня остальные сослуживцы. Интересно, их тоже обо мне спрашивали? Значит, Юрий Владимирович поведал, что я — редкостная идиотка, Рита — что озлобленная врунья, Анна Геннадьевна — что я сглаженная, а Андрей… кто его разберет? Вряд ли пел дифирамбы.
— Это кто ж тебя так, заяц?
Я вздрогнула от неожиданности. Впрочем, тон был очень доброжелательный. А зайцем, кстати, меня называли в детстве. Вовсе не потому, что я была трусливая, не подумайте. Просто во внешности, вероятно, что-то такое есть. Глаза длинные.
— В метро, на эскалаторе толкнули.
— Сегодня?
— Да.
— И кто?
Я пожала плечами:
— Не знаю. Наверное, случайно. Народу было много.
— А я решил, ваши барышни постарались, — улыбнулся милиционер. — Не больно-то они вас любят, а? Чем вы им так не угодили?
Я опешила. Не этих вопросов я ожидала. А он явно надеялся на ответ.
— Ну, — выдавила я, — а почему они должны меня любить? Имеют право и не любить, наверное?
— Интересный подход, — хмыкнул мой собеседник. — Необычный. Вот, к примеру, Крылова Маргарита Петровна. Не расскажете, что вы с ней не поделили?
Я пришла сюда именно за этим, но теперь вдруг онемела. Вот так, сразу, выкладывать про нее какие-то гадости, в которых я до конца не уверена… Не могу!
— Хорошо. Углова Галина Викторовна. За что она на вас так взъелась?
Я, подумав, произнесла:
— У нее недавно погиб брат. Ей плохо.
— Горбунова Анна Геннадьевна.
— Она просто… разговорчивая очень.
Дмитрий Васильевич удивленно поднял брови:
— Зато вы, похоже, не очень. Эти дамы с удовольствием и в подробностях обсудили со мною ваш характер. Правда, мнения их несколько расходятся, однако общий настрой одинаков. Вот я и хотел бы узнать, нет ли у них какой пристрастности. Не хочется оставаться при односторонней информации.
Мне стало тошно. Я догадывалась, что коллеги отзовутся обо мне не слишком одобрительно, однако догадываться и знать — совершенно разные вещи. Оказывается, общий настрой одинаков. Значит, заслужила. Так не бывает, чтобы одна я хорошая, а все плохие.
— Что скажете, Татьяна Дмитриевна?
Я откашлялась и сообщила:
— На пресс-папье, которым убили Вику Бачурину, мои отпечатки пальцев. Я его трогала.
— Когда, зачем?
— Когда ее нашла. Оно лежало сверху. В смысле, на шее, у плеча. А я его сняла и положила на пол.
— Почему?
— Не знаю. Не хотела, чтобы оно там лежало. Не знаю.
Мой собеседник меланхолически заметил:
— А вчера вы уверяли, будто положения тела не меняли.
— Я и не меняла. Это ведь не тело, а камень.