Гагана
Шрифт:
Вал из кровавого мяса трупов быстро рос у ног русских воинов. Мертвецы мешали соплеменникам павших кочевников. Раздался гортанный приказ их вождя, и трупы печенегов стали оттаскивать вниз к реке, освобождая себе доступ к дружине Святослава.
Наземь летели головы, руки, падали тела. Кровь лилась потоками, а количество врагов не только не уменьшалось, оно прибывало. Где-то за спинами кочевых людей прятался их хан, считающий себя кровником русского князя – Куря. Он предпочитал руководить сражением издали, не подставляя свою шею под острые мечи славян. Исход предрешён: так зачем рисковать?
Русские начали уставать, многие были уже несколько раз ранены, некоторые зарублены, но и живые, и мёртвые не сделали и шага назад. В отличие от своих врагов дрались русичи без диких воплей, так будто выполняли привычную тяжёлую работу, лишь изредка они ругали печенегов непонятыми для кочевников словами, звучащими для тех, как страшные заклинания.
Плечи отяжелели, на них словно положили христианский, выдолбленный из цельного ствола гроб. Отваливались запястья, ныла спина. Ноги пока держали. Реакция воинов притуплялась, лишь один их князь не знал усталости. В первых рядах он разил врагов хлёсткими ударами, бил с оттягом, коротко колол, рассекал печенегов наискосок, обезоруживал отрубая кисти. Святослав неистовствовал, но и он начинал думать о поражении.
Кочевники накатывали волна за волной, бились щит в щит, кость в кость. Лёгкое вооружение чёрных пацинаков давало им преимущество выносливости в долгом бою. Прорвались кочевники с правого фланга. Несколько поверженных русичей рухнули одновременно. Образовался пролом, куда хлынула тёмная масса, разделяя славянский отряд на две части – большую с князем во главе и малую, которую оттеснили вниз, изолировали от товарищей – в течение нескольких минут с ней покончили, всех русских убили. Они легли героями, забрав каждый с собою в долгий путь к богам, по несколько, сопровождающих их в поход на небо рабами, чёрных душ.
Русский отряд таял, славян становилось всё меньше. Наступил момент, когда Святослав дрался вместе всего с тремя последними самыми неутомимыми воинами. Образовав треугольник, основанием которому служил валун, они, отбросив изрубленные в щепы щиты, сжав меч двумя руками, отбивались из последних сил.
Пал один воин, второй, третьего озверевшие, избитые печенеги подняли на копьях. Святослав остался один. Имеющий с два десятка ран, он всё ещё сохранял силы и был способен к оказанию активного сопротивления. Гордо мотнув чубом, князь посмотрел вперёд, поверх голов его врагов. Над водой такое же величественное, бессмертное, великое, как славянский дух, вставало красным, пышущим яростью жизни шаром солнце.
Сабля поразила Святослава в спину. Прокравшиеся с тыла печенеги, более не встречая сопротивления, напали. Вместо того, чтобы обернуться, князь сделал шаг вперёд, махнул мечом, убил последнего врага, и сразу его самого поразило несколько клинков. Сталь вошла в грудь, в живот, ударила в плечо. Русский князь качнулся назад, но не упал, а осел и лёг на спину. Глаза остались открытыми, смотрящими в чистое голубое небо.
Наступил момент, когда Куря, растолкав своих печенегов, приблизился к телу Святослава. Постояв над ним, любуясь смертью врага, Куря неторопливо обнажил блеснувшую розовой искрой саблю. Взмах – и вождь кочевников за единственный клок волос на голом черепе поднимает на всеобщее обозрение голову Святослава. Раздаётся ликующий гикающий крик.
На годовщину гибели Святослава хан Куря закатил пир для широкого круга своих приближённых. Сидя в шатре, прибывая в прекрасном расположении духа, он начал пир, подняв чашу, наполненную до краёв красным вином. Серебряное основание чаши тянулось тройным переплетением стеблей, переходя в острые отростки, от которых отходила ажурная сетка, жадно обнимающая верхний свод человеческого черепа. Нижнюю челюсть удалили, часть кости с верхней челюстью тоже. Осталась пустая черепная коробка с выемками глазниц и треугольной, разделённой костяной перегородкой, дырой на месте носа. Череп перевернули, закрепили на серебряном основании, сделав его ритуальной чашей.
Куря, окинув взором ждущих его слов родственников и знатных пацинаков, произнёс:
– А вино из такой чаши… всегда будет слаще!
Печенеги одобрительно загалдели…
Глава 2
Арсений Рыбаков сидел в своём маленьком кабинете, который он с боем выбил из руководства Института Российской Истории под его проект исторического общества "Аркаим". Тридцатилетний кандидат исторических наук считал себя человеком не глупым и привлекательным. Действительно, он себе не льстил, продвигался по карьерной лестнице наверх смело, самостоятельно, без оглядки на авторитеты. Кандидатскую написал на основании материалов, полученных в последней экспедиции Бориса Климовича Ждановича на место раскопок Аркаима – города, как он считал, зарождения славянской (северной) цивилизации духа. Увлекаться темами дохристианской Руси он начал ещё, когда учился на истфаке МГУ, на кафедре истории России до 19-го века. Его увлечение закономерно привело к истокам, то есть к Аркаиму, как к месту сосредоточения силы, – началу всех начал.
Полевые летние кафедры стали для Арсения инструментом подтверждения собственных гипотез. Среди однокурсников он выделялся нестандартным мышлением и смелыми заявлениями, порой граничащими с антинаучной ересью. Над другим студентом бы смеялись, но Рыбакова побаивались. В отличие от студентов – будущих историков, он любил заниматься спортом. Да не просто каким-нибудь спортивным ориентированием, пинг-понгом, или бегом, Арсений ходил на кикбоксинг. Физически развитый парень, атлет среднего роста с пронзительным взглядом голубых глаз привлекал к себе всеобщее внимание, особенно особей женского пола. Ещё бы! Вкупе с глазами ему от матушки природы достались такие подарки, как гордая осанка, густые тёмно-русые волосы, римский нос, квадратный подбородок. Лицо имело круглую форму, отчего страдали щёки, визуально казавшиеся немного толще необходимого для эталона мужественности. Скулы через-чур выделялись, что в целом его не портило, а придавало его наружности запоминающуюся индивидуальность.
Коллегами девушками по кафедре он не интересовался, предпочитая искать любовных приключений на стороне, вдали от родных пенатов. Постоянной девушкой – Маргаритой, Арсений обзавёлся лишь на пятом курсе. С женитьбой не спешил, жил с ней гражданским браком. Её семья, как, впрочем, и его, беспокоилась по этому поводу, но ничего поделать не могла: молодая пара жила от них отдельно, снимая квартиру на юго-западе столицы.
Рыбаков блестяще учился, знал предметы его специализации не хуже преподавателей-профессоров. На академическом сухом пайке не сидел, доходил до всего своим умом. Искал, исследовал, сопоставлял, писал статьи. Публиковаться начал на третьем курсе. Начав с банального, он перешёл к сомнительному, а от него перескочил на фантастику. Его предположения требовали доказательной базы, без них все его обобщения по этногенезу славян выглядели диковато. Но не такой Арсений был человек, чтобы после первых критических отзывов маститых, признанных специалистов в деле отечественной истории поднимать руки вверх. Он собрал вокруг себя единомышленников, костяк которых составили студенты младших курсов, и вместе с ними отправился за материалами в поля. В каждой экспедиции кафедры Арсений принимал участие, на каждой конференции участвовал, все архивы облазил, всех специалистов затерроризировал. Его сподвижники не отставали от него в усердии. Умело направляемые Рыбаковым они все вместе и каждый по отдельности приносили пазлы искомой картины.
Работали с огоньком. Арсений поступил как хороший руководитель – подобрал ребят под себя. В его исследовательской группе состояло всего семь человек и со всеми ими он познакомился на занятиях по кикбоксингу. Историки, книжные черви и ходят кулаками махать!? Это чего-то да стоило. Характер у таких молодцов закалялся в противостояниях на ринге, а не в библиотеке. А вот основы знаний они получали из книг, которые добавляли и расширяли, приобретая опыт на полевых кафедрах, пользуясь интеллектом, как инструментом строительства зданий новых теорий.