Гагана
Шрифт:
Посольство состояло из семидесяти человек. Сам Вильгельм передвигался в повозке вместе со своими тремя помощниками, остальные – охрана и слуги, ехали верхом. В пути посол развлекал себя, уводя от грустных мыслей навеваемых открывающимся по обе стороны дороги пейзажем, чтением. Читал он запрещённую книгу – жизнеописание Бича божьего – Аттилы. Хроники, написанные неким римлянином, переметнувшимся на сторону варваров, прибывающим рядом с вождём его последние годы. Прошло восемьсот лет со дня смерти Аттилы, а его личность продолжала будоражить умы пастырей католической церкви, объявивших его первым воплощением Дьявола на земле…
Паннония, средний Дунай. Измученный тяжёлыми походами, мающийся неизвестной хворью, уставший от походной жизни Аттила сидел на троне в своём деревянном тереме-дворце. Ночные пиры никак не улучшали ситуацию, царь гуннов дряхлел на глазах. Болезнь пожирала великого Бича изнутри. Ему становилось трудно ездить верхом, держать меч. И всё-таки его воля по-прежнему сияла кровавой звездой, устрашающей врагов, а союзников делающей смирными. Он держался на этом свете, оставаясь на плаву лишь за счёт пугающей силы духа. От него исходило невидимое, но ощущаемое всеми, кто приближался к нему, тёмное сияние, подавляющее волю, заставляющее, признав его главенство, встать на колени.
Хотя его армия в последнем, проигранном гуннами сражении предстала не такой грозной, какой она покоряла Европу, ничего не было кончено пока Аттила оставался жив. Это хорошо понимали его друзья и ещё лучше враги.
Аттила разделил судьбу рядовых воинов, не имея внешних признаков разложения плоти, какие могли их враги наблюдать на лицах и телах простых солдат (отчего армию гуннов называли великим войском мертвецов), он болел той же болезнью, что и они. Зараза проникла в его кровь, распространилась в тканях, пустила корни в органы. Время воевало с телом и выигрывало. Аттила был обречён.
Резные двери-врата, украшенные фигурами драконов, волков, заморских чудищ, распахнулись, впустив в зал к своему повелителю на совет толпу высших военных вождей гуннов. Аттила сидел, одетый в простую белую холщовую рубаху до колен; на ногах мягкие сапоги. Его бритая голова с единственной, оставленной по традиции, прядью волос опустилась на грудь. Всю его позу можно было бы назвать вальяжной, пьяной, если бы не впечатление тяжести. Светлые, синие от природы глаза Аттилы (что среди его племени считалось редкостью, даром могущественных духов) потемнели, теперь они мерцали мраком чёрных колдовских топазов.
Вожди приклонили колени, встали: вперёд вышел гунн, кряжистый, плотный, кривоногий, как и большинство урождённых кочевых всадников, с тяжёлым затылком, миндалевидными глазами, медный от загара – военный вождь Донат. Аттила знаком дозволил ему говорить:
– Царь, завтра мы возьмём непокорный город. Месяц осады закончится нашей победой. Восстание в тылу будет подавлено.
– Этого мало, Донат. Их надо наказать, вырезать всё население Антиля под корень. Ты понял меня?
– Но они храбро сражались. В прошлом всегда были нам союзниками и в будущем дадут нам немало храбрых воинов.
– Ты оспариваешь мой приказ? – Аттила говорил мягко, вкрадчиво, но у знавших его вождей мурашки нехорошего предчувствия побежали по спине.
Донат не был из робкого десятка. Упрямый, настойчивый в достижении своих целей вождь, в тайне мечтал о лучшей участи, чем судьбы приближённого к трону исполнителя приказов немощного больного царя. Он не смог взять Антиль штурмом и пошёл на хитрость: Донату удалось договориться со старейшинами о сдаче города взамен на гарантии его слова о том, что жители не подвергнутся грабежу, а сами гунны получат хорошую, оговоренную заранее дань. Донат предпочитал ни с кем не согласовывать свои решения, а тем более делиться частью принадлежащей, как он считал, только ему добычи. Бич Божий о его переговорах с мятежниками ничего не знал и Донат не хотел, чтобы узнал. Его слово чего-то да значило в этой жизни и прежде всего значило для него самого. А уж то, что он бы не сдержал слово, сразу же стало бы известно всем. Вырезать до последнего человечка весь город непросто; обязательно оказался бы кто-нибудь, кто спасся и разнёс слух о подлости Доната. Об этом он знал хорошо. С ним сегодня сюда, в терем Аттилы пришли его лучшие бойцы – младшие вожди; он не страшился гнева слабеющего владыки.
– Кто я, чтобы перечить тебе? Но убивать всех неразумно. Ты и сам об этом знаешь.
– Ты отказываешься?
Выбора у Доната не оставалось, он сам, своей дерзостью, загнал себя в угол. Да, загнал, но и такой шанс подняться выпадает раз в жизни: Донат пошёл на обострение конфликта.
– Я принёс тебе победу. Что тебе ещё от меня надо?
Аттила с трудом встаёт с трона, хочет что-то сказать, но не успевает. Жесточайший приступ боли скручивает его, он вынужден схватиться за правый подлокотник трона. Кишки жжёт, пищевод наполняют горячие рвотные массы. Прославленный вождь гуннов блюёт. Тягучая, коричневая масса, наполовину состоявшая из крови, выплёскивается из его рта полноводной обильной рекой. Рвотная масса скверно пахнет, пузырясь, она растекается у подножья трона. Донат чувствует себя победителем. Что может сделать ему этот больной старик?
– Взять! – рывком распрямляясь, хрипит Аттила.
Из-за трона выходят три высоких сармата – телохранителя царя. Они вооружены кроткими копьями. Донат ухмыляется. Ха! Чем захотели его удивить? Не давая сарматам взять его в клещи, он первым обнажает меч, бросаясь в бой. Открытое неповиновение воле Аттилы! Бунт в стенах его хором!
Отразив быстрый выпад навстречу первого сармата, Донат, провернувшись вокруг своей оси, врубает меч ему в основание шеи. Тёплая кровь брызгает вождю на лицо. Наконец-то! Он снова в своей стихии. Ощущение горячей живой крови врага на лице действует на него словно боевой наркотик. Его нельзя убить, он стал самой смертью!
Падая на колени, Донат скользит под копьём второго телохранителя, вонзая ему остриё меча в живот, под кольчужную подкладку. С третьим сарматом Донат расправляется играючи: два ложных выпада и удар прямо в лицо. Когда воин теряет копьё, поднимая руки к глубокой канаве раны на лице, вождь разваливает его череп на две части кровоточащего грецкого ореха.
Место схватки остальные военные вожди гуннов окружили полукругом. Октар, Улдин, Руа, Вледа – они стоят, как волки, ждут. На бой со строптивым претендентом выходит сам ужасный Аттила. Сейчас он действительно ужасен: похудевший и подурневший, он, как выходец с того света, вооружившийся мечом и страхом. Спина прямая, рука тверда, болезнь его больше не мучает, а помогает, внушая ужас. Донат не из пугливых: перед собой он видит лишь отжившее своё, прошлое их рода. Прошлое требуется уничтожить, чтобы дать дорогу ему – дорогу будущему.
Лёгкой победы ожидает Донат, поэтому и не медлит, бросается в атаку сам, как привык действовать всегда. Противник его не встречает, Аттила, будто уклоняясь от боя, отходит. Для умирающей развалины он уворачивается поразительно быстро. За его передвижениями Донат не успевает. Что происходит? Его меч рассекает пустоту, свистит ветер, сталь тревожит воздух. Крови нет, нет и власти. Но почему? Бог Тенгрихан любит сильных.
Атака за атакой проводится Донатом впустую. Не слышно звона мечей, стонов и криков. Аттила делает незаметный шажок вперёд, всего один выпад и отрубленная правая кисть падает на пол, стучит меч, пальцы Доната разжимаются на рукоятке. Аттила приставляет к горлу предателя отточенную бритву своего меча. Всё кончено, бунт подавлен. Доната ждёт расплата.