Гагана
Шрифт:
– Нет, просто определяющим. Русь стала менее воинственной, хотя воевать меньше не стала. Она лишилась большей части своей внешней агрессии, направленной на запад. Окрепли связи с востоком, возросла духовная зависимость от него.
– Что же Европа, по-вашему, была лучшим выбором?
– Ни в коей мере. Русь не делала выбора «или-или», она с самого начала являлась самобытной державой, независимой от суждений любых чужаков. Но с мировоззрением соседей она считалась всегда. Тогда восток приобрёл большую власть – от этого и сформировалась зависимость. Русичам приходилось отстаивать своё право на жизнь на занятой ими земле и не идти по пути многих племён, например, таких как готы или те же самые гунны, которым пришлось переселяться из-за демографического давления, оказываемого на них более агрессивными соседями.
Герман вторично цокнул языком: в дальнейшем оказалось, что цокать языком он любил, отмеряя важные вехи в разговоре или в происходящих вокруг него событиях.
– Арсений, считайте, что моё знакомство с вами состоялось. Теперь осталось вам познакомиться со мной. Я оперативный сотрудник комиссии по исторической идентичности. Сама комиссия занимается охраной государства, противодействуя атакам на нашу историю, не даёт шарлатанам культивировать в мозгах нации сорняки дикой лжи про русский народ. Мы создаём неразрывную цепочку преемственности между поколениями, оформляя её документами, находками, раскопками, экспертизами. Создаём единую систему доказательной базы – незыблемый монумент истории, позволяющий каждому рождённому в России ощущать сопричастность к делам великой страны.
– Хм. А я вам чем тогда интересен?
– Вы правильно определили ключевой момент истории Руси. По моему мнению, вы сейчас самый значимый специалист в области артефактов того далёкого времени и у вас больше шансов отыскать то, что нам всем так нужно. Потом, вы и ваша команда хорошо разносторонне образованные молодые люди, владеющие многими языками, а мне думается, что их знания в нужных нам изысканиях понадобятся.
– А что нужно?
– Есть вещи, обладающие собственной судьбой, ну совсем как люди. Отличие состоит в том, что вещи живут дольше. Иногда вещи и люди объединяются волей исторического случая в один культовый предмет, имеющий сакральное значения для целого народа. Скажу больше: такие предметы руководят историей народа, имеют могущество самого разрушительного оружия на свете и в то же время способствуют божественному созиданию. Всё зависит от того в чьих руках они находятся. К сожалению, вот уже тысячу лет, главным из таких мощных артефактов, непосредственно влияющий на ход истории нашей с вами страны, владеют неизвестные нам силы. Скорее всего, они сами не знают, что за предмет находится в их руках, иначе России давно пришёл бы конец.
– Странные вещи вы говорите, Герман. Из уст государственного чиновника они звучат, как антинаучное мракобесие.
– Конечно. Вас ведь тоже в чём-то подобном обвиняли?
– Да, ну и что?
– Не всё, что скрыто от нас, не существует. Кроме того, предмет, о котором идёт речь, несомненно, имеет наивысшую историческую ценность, сравнимую разве только со значением придаваемой Христианством Копью Судьбы или тому же пресловутому Святому Граалю.
– Вот как? О чём же идёт речь? – Каким бы не от мира сего не показался комиссар Арсению, он прежде всего был историком, и любое предложение, касающееся артефакта, стоящего в одном ряду с Граалем, не могло его не взволновать.
– Вы слышали что-либо о Чаше Смерти?
– Нет. А что это?
– А о чаше Святослава?
– Святослава… Вы имеете в виду чашу, сделанную из его черепа? – От непонятного трепета, охватившего в момент озарения, предчувствия ударов сердца будущих событий, Арсений привстал с кресла. Зрачки его расширились, он склонился вперёд.
– Эта чаша есть тот самый предмет, который для нас олицетворяет власть над государством русских.
– Так он давно потерян. Последним его владельцем числится хан Куря, убийца князя.
– По нашим данным от печенегов Чаша перешла к половцам, которые добивали уже остатки их племён. А вот, что было дальше – неизвестно.
– Угу. И вы хотите?..
– Да, совершенно верно, – предугадывая вопрос, ответил Герман – чтобы вы со своей группой помогли нам отыскать Чашу Смерти, которая для нас всегда была и будет Чашей Жизни.
– Это вызов. Непросто это. Мой девиз по жизни – "Только вперёд!", и всё же я никогда раньше и не думал отыскать Чашу. Как-то само собой разумеющимся было то, что она бесследно утеряна, а значит, уничтожена. Почему вы уверены, что она до сих пор существует?
– У нас есть свои методы. Не зачем вам захламлять разум непонятными терминами. Скажу лишь, мы имеем косвенные подтверждения из нескольких источников, что Чашей продолжают пользоваться, причём, слава богам, делают это не по её прямому назначению… Вы берётесь за поиски? Всей нужной информацией мы вас обеспечим, средства на поиски выделим, дадим допуск во все наши секретные архивы.
– Конечно, я согласен. Думаю, мои ребята тоже не откажутся от такого шанса. Надо только отпуск за свой счёт оформить. Чёрт, а на сколько брать?
– Берите на год, не ошибётесь.
– На целый год? Боюсь, наш директор нас тогда не отпустит. Принципиальный муж, не рохля.
– Не беспокойтесь, вашего директора я беру на себя. – Герман цокнул. – Есть одно условие.
– Какое? – насторожился Арсений.
– Вы принимаете меня в своё общество на должность неофициального консультанта. Ну что, будем работать вместе?
– По рукам.
Историк и комиссар соглашение между ними скрепили крепким мужским рукопожатием.
Глава 3
Папский легат Вильгельм ехал второй месяц по разорённой монголами Руси. Активная фаза набега окончилась несколько лет назад, а страна так и не восстановилась. Запустение разрушенных городов, кривые кресты заброшенных кладбищ, пепелища деревень встречали посла гробовым молчанием. То, что раньше на западе называли Гардарикой – страной городов, лежало в руинах. На севере, в районе Новгородской республики, да во владениях Даниила Галицкого ещё теплилась жизнь, а здесь, в землях плодородных, благодатных, население уменьшилось в десятки раз, было вынуждено прятаться, скрываясь от сборщиков податей в лесах. Причём грабили, как монголы, так и свои – служивые люди князей, борющихся за ясак на великое княжение. Поговаривали, что люди, сумевшие сохранить свои жизни, убежав на север, возвращаясь на кострища городов, не редко находили в печах соседей детские скелетики. Родители, зная о зверствах взявших на приступ город монголов, прятали малолетних детишек в печи. Закрывали их там и не возвращались за ними, потому что некому было возвращаться. Их убивали, а дети умирали в печи от голода в темноте страшного одиночества.
Эти бывшие русские земли требовали к себе внимания, требовали, ждали нового хозяина. Монголы не умели, не хотели работать, они умели только брать, а значит, надо пользоваться слабостью православных еретиков и поэтапно прибирать их земли под свой контроль. Но, удивительное дело, Русь разорена, смята, а её народ истово верит во Христа. Быть может, именно потому что люди страдали, они стали настолько религиозны. Каждого из местных жителей можно было назвать мучеником. Сам Вильгельм уже давно так не верил в бога: скорее он испытывал, как многие знакомые ему богословы, откровенную, но пока тайную симпатию к Нечистому.