Галактический глюк

Калугин Алексей Александрович

– Верно, – согласился ИскИн. – Мне тоже так показалось.

– Во! – продемонстрировал собеседнику указательный палец Канищефф. – А я шо гуторю! Странный тип! Но – безобидный. Зла от него никому не было.

– Как его полное имя?

– С именем у Пергалезыча история тоже чудная, – криво (иначе он просто не мог) усмехнулся Жан-Мари. – Исаак Пергалезович Агасфер – так он по всем цедулям значится. Хай только сам он гуторит, шо все мозгуют, будто фамилия его – это имя.

– Агасфер?

– Точно, – радостно кивнул Жан-Мари. – Агасфер. Гуторит, шо он и есть тот самый вечный жид, которому до скончания света по миру скитаться приходится.

Фредриксон

улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.

– Ты, Фредди, не смейся, однако, – строго глянул на него Жан-Мари. – Пергалезыч индид тот самый Агасфер.

– И как же Агасфера занесло на Веритас? – полюбопытствовал ИскИн.

– Так он же вечный скиталец, – произнес Канищефф так, будто это все объясняло.

– И в Гранде Рио ду Сол Агасфер угодил в сумасшедший дом, – все в том же насмешливом тоне продолжил Фредриксон.

– С чего это ты взял? – удивился Канищефф.

– Мы с Вениамином встретили Пергалезыча, когда он подметал крышу сумасшедшего дома, – объяснил Фредриксон.

– Так он все крыши в городе метет, на которые ему удастся выбраться. Ну, понятное дело, на крыши домов, где у оллариушников какие-нибудь конторы или учреждения, Пергалезыча не пущают. От частных домов тоже, случается, гоняют. Вот он и бродит по кварталу Желтые Кирпичи. Тут его всякий ведает, на любую крышу пущают.

– Зачем он это делает? – спросил Фредриксон.

– Шо? – не понял Канищефф.

– Зачем Агасфер крыши метет?

– На виту зарабатывает.

– Хочешь сказать, что ему платят за то, что он подметает крыши? – недоверчиво посмотрел на собеседника Фредриксон.

– Ну, хай, – кивнул Жан-Мари. – Хто просто покормит, хто шмотку какую даст, а хто и грошей малек на карточку перекинет. Тем и живет.

– От Рождества Христова?

– Хай, Агасфер, пожалуй, шо и постарше Христа будет.

– Верно, – не смог не согласиться Фредриксон. – А он что-нибудь про те времена рассказывает?

– Про якие такие времена?

– Про библейские.

В голосе ИскИна невольно появились нотки искренней заинтересованности. Он все еще не верил в то, что человек, подметавший крыши, мог оказаться тем самым апокрифическим Агасфером, проклятым и приговоренным к вечной жизни. Да и кто в такое поверил бы! Но тоненький, едва слышный голосок, который Фредриксон обычно называл своей синтетической интуицией, поскольку не знал, какое иначе дать объяснение порой возникающим странным или, наверное, правильнее сказать – удивительным порывам, не то зовущим куда-то, не то что-то обещающим, и на этот раз, вопреки здравому смыслу, нашептывал ему, что в жизни еще и не такие чудеса случались. И если задуматься, то нет ничего невозможного в том, что в квартале Желтые Кирпичи, в столице Веритаса Гранде Рио ду Сол, живет Агасфер – тот самый, чье имя стало нарицательным, – зарабатывая на жизнь подметанием крыши.

– Про те времена Пергалезыч не очень-то любит гуторить, – Канищефф взял с полки мишку-пирата, с крюком вместо левой верхней лапы и деревяшкой на месте правой нижней, покрутил игрушку в руках, хмыкнул и поставил на место. – Гуторит, мол, шо прошло, то быльем поросло, и неча об этом вспоминать. Единственное, шо он часто с обидой повторяет, – мол, наврали все люди.

– Какие люди?

– Ну, те, шо книжку про Христа написали. Слухали, мол, они звон, хай так и не въехали, откуда он.

– А как же все было на самом деле?

– Ну, об этом ты сам у Пергалезыча при случае спроси. Мэй би,

и расскажет шо.

– Неужели так-таки ничего и не рассказывал? – Фредриксон недоверчиво прищурился. – Ни одной истории?

Канищефф в сомнении прикусил верхнюю губу. Похоже было, ему есть что рассказать, и Фредриксона удивить хочется, но почему-то сомневался чистильщик, стоит ли выпускать на свободу историю, вертевшуюся на кончике языка.

– Ладно, Фредди, – резко выдохнул Жан-Мари. – Тебе расскажу, ты бади шо надо. Як-то раз Пергалезыч гуторил мне про то, шо там у них на самом деле вышло.

– Где? – не понял Фредриксон.

– Знамо где – на Голгофе.

– Ну?

– Ну, не прям на Голгофе, а на кыре к ней. Ну, я-то поначалу ничего не понял. Пришлось Пергалезычу мне всю эту историю сызнова пересказывать, як в книжках ее прописали. Но ты-то, Фредди, мэнш солидный, не мне чета, должен и сам всю ту историю про Агасфера ведать. Ведь так, Фредди? Ведаешь?

– Знаю, – подтвердил Фредриксон. – Агасфер был проклят за то, что не позволил Христу, несшему свой крест на Голгофу, присесть отдохнуть на пороге своего дома.

– А вот и не так все было! – азартно хлопнул ладонью о ладонь Канищефф. – Все думают, шо так, а на самом деле – по-другому! Только имей в виду, Фредди! Пергалезыч, опосля того, як гуторил мне, шо там на самом деле произошло, шибко переживать начал и просил меня не то шобы никому об этом не гуторить, но и самому забыть.

– Я все понял, – быстро кивнул Фредриксон, которому не терпелось услышать историю, что собирался рассказать Жан-Мари. – Поверь, я умею хранить секреты.

– Так вот якой был бизнес, – Жан-Мари приосанился, как истинный сказитель, и даже перекошенное лицо его как будто стало не таким уж уродливым. – Не отказывал Агасфер Христу в отдыхе, а потому и проклят не был. На вечную же виту Пергалезыч оказался обречен, потому шо, когда Христос с крестом на плече проходил мимо его порога, Агасфер подумал о том, сколько печали должно быть в душе у мэнша, идущего на смерть. В тот момент Христос голову поднял, и взгляды их встретились. Пергалезыч сказывает, шо поначалу и сам не понял, шо ж произошло. Гуторит, шо в тот момент его всего дрожь охватила, да такая, будто во всем теле ни капельки тепла не осталось. И только много позже, когда Иисус Назаретянин был уже распят, Пергалезыч понял, шо теперь вся тоска и печаль, шо лежали на душе Христа, ему остались. И должен он нести сию печаль до тех пор, пока не изживет ее всю, – Жан-Мари усмехнулся, на этот раз совсем невесело. – Много, видать, печали было на душе у Назаретянина, ежели Пергалезыч по сей день изжить ее не может. Индид, сказывал Пергалезыч, шо после того случая многие люди стали делиться с ним своими печалями, точно клеймо на нем якое невидимое появилось. Но печали других людей, по сравнению с Христовой, все равно шо капля в море – растворилась, и нету ее. А Исаак Пергалезович Агасфер так и ходит по белу свету, неся с собой чужую печаль.

Фредриксон был поражен. Он дал бы голову на отсечение, что сам Канищефф не мог сочинить такую историю. Нельзя сказать, что Фредриксон был дурного мнения о Жане-Мари, просто не того склада был этот человек, чтобы на досуге сочинять новые апокрифы. Тогда где же он услышал историю об Агасфере и чужих печалях? Неужели и в самом деле чистильщику рассказал ее странный подметальщик крыш?

– А о воскрешении Агасфер рассказывал? – спросил ИскИн, надеясь услышать еще что-нибудь столь же необычное.