"Галерея абсурда" Мемуары старой тетради
Шрифт:
– Понял
– Вот именно потому и «Моменто море» – сказал тогда «монтажник-строитель» Дидуков застегивая рукава, (а его спросят обычно – «какое такое синее море?»), но надо бы понимать «что» за этими рукавами стоит! Любая местность поначалу должна обвыкнуться сама с собой, прежде чем дать по себе прохаживаться, затем к вам должна привыкнуть, а вы к ней. Потому и никакого «вдруг» здесь никогда не бывает. И потому Шестикос Валундр справедливо удивляется и развязывает шнурки, – и по этому развязыванию следует заметить, что каждому добропорядочному «мус» должно быть понятно – в ближайший «застой» времени после Сатунчака никуда идти вовсе не стоит. Сказано – «не куда» – и куда же вы после этого пойдете? И только уже после всего «этого» можно будет с приличной и никого не обескураживающей точностью сказать, что проснулся, допустим, сегодня Манчик Сипкин не
– Просто – жуть. Но ведь если поразмыслить – все ведь очень смехотворно выходит и не прилично. Значит и о лимоне «так» только возмутились?»
– Ну, сами подумайте – кому нужен лимон? Плюс – минус – другое дело. А тут – кислятина какая-то и столько шума!
– Значит все, что говорил и Зимун Полимсон о выхлопах, тоже к тому относилось?
– Именно так. Вникните в саму суть появления Роту – «канделябр». Этой лаконичностью все сказано.
Ну, да ладно – о подробностях «возведения и продвижения блуда на основе ассоциативных проектов, как первичного замысла», я расскажу впоследствии подробно.
8
– Трудности эти, после сатунчаковских «прейскурантов», наперед скажу, по всей видимости, и были предшествием и спектакля и беготни Роту по крыше и самих гостей. Кто знает о том что-нибудь большее? – как бы спросить хочется. Но это только «так» говорится – «а я знаю!?» – непреднамеренная игра слов и сугубо в их общем, административном смысле. «Всё и всегда и давно все знают» и в самой чуньке Времени и в самой ипостаси Болбуды, только, что заостренный мысок сверху постоянно запачкан грязью, и никто эту грязь пока что не чистит. Ведь ком с горы только тогда может покатиться, когда его с горы столкнешь. А без этого стоять будет там, где теперь стоит. Вот потому и гостей всегда легко принимать и прогонять без особых последствий, поскольку они в «снежных комьях» ничего не смыслят и не предвидят даже – какие они? Дурак дураком только тогда может называться и только тогда «существует», когда умный рядом стоит. А иначе – очень легко будет по-другому его назвать. Вот, например, тот же Шаровман, тот тоже сам никогда не знает, каким сегодня будет и будет ли вообще – будет ли он стоять на широкой палубе и под козырек фуражки смотреть на надвигающийся на него шторм? Фантазии у него вообще никакой нет (ему шторм для того и нужен), потому почти всегда одинаковый вылезает из самой скорлупы воплощения, и скорлупа на нем – на мачтах, на фок-рее, на корме – виснет, как те же ракушки. Но даже он смотрит на все это добродушно и не волочится при этом за мимо проходящими матросами.
И вот уже в нашей теперь концовки, в этот самый момент времени, вошел быстрым шагом в каморку к Роту тот самый «строитель» Дидуков, а так, как при открытии двери забыл выпустить из рук дверную ручку, то принес дверь с собой. «Ничего не построено!» – доложил он. «Что не построено?» – задал бы вопрос непосвященный и стал бы ожидать положенного ответа. Но, каждому дырявому ботинку здесь ясно, что не построено «ничего» – куда уж понятнее – и что в дверном проеме наступившего дня оказывается мало что успели не только построить, но и вообразить. И вот именно тогда встает обычно в полный рост следующая проблема, за ней еще одна, затем пятая, десятая, двадцатая, тридцатая и сороковая. Но первая проблема всегда, оказывается, более важная: куда вести многочисленно прибывших гостей, чтобы показывать им достопримечательности? Пусто. Никаких дорог, строений и набережных еще нет, а, следовательно, вместе с ними нет никаких достопримечательностей! Вот, потому, надо думать, Роту и затеял беготню по крыше, и делал это, как видно было, очень искусно – бежал большими прыжками по крыше на ходулях с алой розой в петлице, кричал; Кацуская на огромном надувном мяче с символикой ромашки, от него «убегала»; и вот, вот, того гляди, догонит Роту Кацускую, но делает незаметно паузу и – ускользнула!
– Вот теперь я все досконально понял! Молодцы! Умно придумали!
– Или, все это было ничто иное, как отвлекающий маневр, чтобы время потянуть – превосходный маневр! Затем Холмогор Мяткин в голом виде ног и с присущей ему всегда важной настоятельностью декламировать, чтобы тоже время потянуть, вызывает из-за кулис кромешную тьму, завертывает ее в сверток, бросает в урну, но только получается из того тьма еще кромешнее (так себе фокус – бывали у него и получше). И как раз в это самое наступление аплодисментов, послышалась спасительная пушка с набережной и Манчик Сипкин задал тогда свой следующий вопрос: «А что если – «за тем самым?» Поняли теперь?
– Предчувствие!
– Ну, рассуждая здраво, и когда, протрезвев, шляпы не ищут в тех местах, где вчера их не могли потерять – понятно – возможность выйти на прежний виток хождения «туда-сюда» (вспомните ложку), как признак пробуждения сознания, является здесь поважней любых «лимонов». Следовательно, «они», «лимоны», способны здесь только «помешать» воплощению в определенную форму и в нужных для того пропорциях (или «мешать» начнут не туда, куда надо, и все опять запутается). Вот именно «за этим», как оказалось, и прилетели гости! И отсюда же – следовало бы уяснить для себя следующую немаловажную закономерность – «фанфары только тогда уши не закладывают, когда гостей не ждут». И это только «так» кажется, что вот «так»просто можно взять кромешную тьму и смять. Из чего следует, что Холмогор Мяткин тоже оказался прозорлив, сразу все понял и предпринял надлежащие меры. Потому, как здесь, после таких «гостей» такое может произойти, что не то, чтобы сами птицы заметят и с гнезд начнут срываться, здесь сам Солодон Курминский бывало пишет, пишет свои замечания на больших листах, чертит, чертит, бывало, свои проекты на огромных чертежных досках, после возьмет пересматривать, а корректуру уже кто-то без него сделал и мало того – наложил резолюцию. Вот и думай после этого о разврате нравов!
Вот в прошлый раз, между прочим, тоже свадьба была, правда без гостей, – и даже по приличному выглядела. Свадьбы они ведь, как истина настоящего момента, как чувственная кабалистика без применения ума, но, в общем, положительная область сатирических переименований галош в красные сапоги. И хотя обязывают не ко многим перевоплощениям и многого в них не увидишь, но настроение поднимают. Но и тут выходит иногда так, что – «задумаешься». Было когда-то, сам Ридрисс Пипирус, как ни хотел жениться ото всей подошвы и ото всей замшевости своих желаний на первом повороте в Будунчайскую улицу – женился, на втором повороте в Будунчайскую улицу – фонари разом погасли; Сосуска Покопктина, было тоже, вышла в прошлом году замуж за Городской пруд в черте города – тоже не без приключений закончилось – камыш хотя и по сей день шумит и встречаются лодки, но одни рыбак прошелся бреднем от начала до конца и вытащил историческую справку: «дна нет».
Все оно, положим, и сойдет за самое настоящее обыкновение, за самое «обычное» обстоятельство и нет ничего особенного в том, что «нет». У самой Монтораны Хахлиманы, когда бывает в больших сомнениях и ползет с утра по своим таинствам по улице – тоже бывает в кувшине «дна нет», – но она идет и даже не расплескивает. Но все это – частные случаи и никто еще не занимался сворачиванием в рулон дороги, якобы – не туда ведет. Дороги идут всегда туда, куда сам идешь. Но давайте все-таки различать Холмогора Мяткина патриотизм от жертвоприношения Кацуской! И что тогда – гости?!
– Да, вот именно, гости тогда – что?
– А гости посмотрели в этот раз опасливо вокруг себя, потаращились двумя глазами кое на что, повысматривали кое-кого вблизи, повыспрашивали кое-кого еще раз, ответа, разумеется, не получили, сели в поезд и уехали...
И как думаете – «кто» на конечной станции их встретил?
Лист 4 В Экзотическом парке
Как известно, и, как известно уже давно, когда Роту видит Шаровмана вблизи своего понимания происходящего вокруг или замечает его непосредственное рядом с собой присутствие, он, между прочим, полностью отвергает насущное понимание критического состояния этой «замшевости» и серьезно не воспринимает его (ввиду несоответствия того, «что» видит, с тем «кого» видит). Когда, напротив и рамбулярно, Шаровман видит Роту движущегося по разным направлениям за не имением чего-нибудь «необходимо идущего напрямую» и пытается «уличить» его в чем-то, тогда он, в рутине всеобщего видения происходящего и опираясь на свои собственные палубы, поступает точно так же (ввиду точно таких же несоответствий). И не известно «кто» бывает прав в таком соперничестве взглядов – профессор кислых щей или сами щи.