Галерея «Максим»
Шрифт:
– Просыпайся, просыпайся, пора! – ласково теребила мужа Лена.
Тот вздрогнул, открыл глаза и с каким-то даже испугом посмотрел на нее.
– Что, сон плохой приснился?
– Ага… – Илья потер глаза. – Действительно, плохой. Ф-фух, до сих пор в себя прийти не могу.
– А что тебе снилось? – Лена прижалась к мужу. – Расскажи. Ты же знаешь – если сон рассказать, то он не сбудется.
– Да чушь какая-то… – проговорил Илья, обнимая ее. – Вроде бы я в своей старой квартире, но это не совсем моя квартира, а одновременно и какая-то незнакомая дача. Я делаю там ремонт, сам крашу стены, точнее, даже не крашу, а рисую на них, как на холсте. И вдруг входит Максим…
– Который? – Сердце внимательно слушавшей Лены шевельнулось от нехорошего предчувствия.
– Старший.
Ей тоже так показалось, предчувствие в душе росло, но она решила, что мужу этого демонстрировать не стоит. Илья такой мнительный…
– Да ладно, пустое! – улыбнулась Лена. – Мертвые снятся всего лишь к перемене погоды – может, весна придет, наконец. Опять же, сегодня среда, а вещие сны бывают только с четверга на пятницу… Так что не думай больше об этом, а лучше поднимайся. Насколько я помню, у тебя какая-то важная встреча с утра?
– Да, в десять, в «Балчуге», – вспомнил Илья. – Ты права, надо поторопиться… У тебя на сегодня какие планы, Аленушка?
Муж звал ее Аленушкой, так, как когда-то, в детстве, папа.
– Сегодня я дома.
– А съемки когда начинаются, я что-то подзабыл?
– На той неделе. Так что, думаю, ничто не помешает нам в субботу всем вместе выбраться в аквапарк. А то Марья мне уже все уши этим аквапарком прожужжала.
Однако за завтраком Илья снова вспомнил о своем странном сне.
– Вот не идет он у меня из головы – и все! – пожаловался он, размешивая свой любимый кофе.
– А вы в церковь сходите, свечку за упокой поставьте, – посоветовала хлопотавшая тут же Ксюша. – Когда покойник приснится, церковь – это первое дело.
– Да я, Ксюш, атеист, в церковь не хожу… – усмехнулся Илья.
– Ну и напрасно! – отчитала его домработница.
– Может, и напрасно, но так уж меня воспитали… Лучше на кладбище съезжу, у меня как раз будет время в середине дня.
Проводив мужа, Лена занялась домашними делами. Хотя материально их семья жила более чем благополучно – картины Ильи продавались очень дорого, да и сама Лена не так уж плохо зарабатывала на съемках в фильмах и сериалах, – она все равно не могла позволить себе переложить все бытовые заботы на прислугу, а самой только развлекаться. Лене нравилось вести хозяйство, она сама каждый день продумывала меню, следя за тем, чтобы дети питались и полезно, и вкусно, сама покупала им одежду, сама приводила в порядок свои и их вещи… Словом, дел хватало, но ее это вполне устраивало. Она никогда не любила светской жизни, не моталась по тусовкам, не стремилась во что бы то ни стало засветиться в СМИ, попасть на страницы глянца или в телепередачи и смеялась над теми, кто утверждал, что артистам без этого нельзя, их забудут. Ее, Елену Емельянову, никто не забывал. С тех пор как она шесть лет назад впервые снялась в сериале у известного режиссера, бывшего большим поклонником творчества Ильи, предложения стали поступать регулярно, одно за другим. Лена была актрисой разборчивой, принимала далеко не каждое из них, работала только в тех картинах, сценарий которых ей действительно нравился. И пусть она не мелькала на экране каждый божий день по двум-трем программам одновременно, как некоторые из ее коллег, «попавших в обойму», зато оставалось свободное время для семьи. А это было для нее самое главное.
Мурлыча себе под нос какую-то песенку, Лена застилала широченное супружеское ложе, как вдруг какой-то грохот за спиной заставил ее испуганно вздрогнуть. Она обернулась и увидела, что фотография Максима-старшего, висевшая на стене в черной рамке, почему-то вдруг сорвалась со своего места и, чиркнув уголком по обоям, свалилась на пол. С чего это вдруг?
Она подошла, подняла фото и напряженно
– Что это такое? – вполголоса спросила она. – Зачем ты это делаешь, зачем пугаешь меня и отца? Что хочешь этим сказать?
Ответа она, конечно, не получила. Максим молча глядел на нее из-под стекла, и Лене вдруг показалось, что у него изменился взгляд, что он смотрит на нее как-то тяжело, недобро и даже зловеще.
День выдался морозный, словно на дворе не конец февраля, в общем-то уже преддверие весны, а январь или декабрь. Пока автомобиль лениво вез его по московским улицам, с которых дворники потихоньку убирали наросшие за зиму сугробы, Илья размышлял о странностях погоды. Вот вроде бы все говорят – глобальное потепление, глобальное потепление… Прошлые годы было действительно так, зимы стояли теплые и почти бесснежные. А в этом году с середины ноября, кажется, даже ни одной оттепели не было. Все морозы да снегопады. И потому зима особенно надоела. Как никогда хочется весны, солнца, тепла… Надо будет, когда у детей в школе начнутся весенние каникулы, обязательно выбраться куда-нибудь в теплые края погреться и покупаться, хоть на недельку. Главное, чтобы работа позволила. В этом вопросе у Ильи никогда не было полного спокойствия, даже несмотря на то, что он занимался галереей «Маx» вот уже десять лет. Но сначала он очень долго втягивался в работу, а только разобрался, что к чему, так грянул кризис, чуть не на два года выбив их из колеи. Надо отдать должное его помощнице Гуле – та отлично со всем справилась, они не разорились, как многие знакомые, не закрылись, не растеряли ни сотрудников, ни партнеров, ни клиентов. Однако были моменты, когда приходилось реально тяжело, и хотя сейчас все уже более или менее наладилось, Илья все равно не чувствовал себя уверенно. Все-таки его призвание творчество, а не бизнес. Вот Маринка – та просто прирожденный директор и управляющий. И ему до сих пор неловко, что с ней все так получилось…
Сначала-то у них все шло хорошо. Маринка с энтузиазмом встретила предложение Белозерского и быстро убедила Илью, который долго колебался, принять его. Тогда у него не было сомнений, что в галерее она станет его правой рукой и возьмет на себя всю организационную работу – а как же иначе? Только поэтому и согласился. Но Белозерский настоял еще на одной помощнице, «из своих», по имени Гуля, с азиатскими кровями, воистину бульдожьей хваткой и личным знакомством чуть не со всеми известными людьми Москвы, а может быть, и России. Некоторое время они работали втроем, но в какой-то момент Марина вдруг заявила, что отстраняется от дел.
– Нет, Емельянов, больше я в твое гнездышко (так она упорно именовала особняк с тех пор, как там появилась Лена) ни ногой! – выдала она в один прекрасный день совершенно ни с того ни с сего. – Как импресарио я тебе теперь не нужна, тебя Белозерский выкупил с потрохами. С галереей прекрасно справится твоя освобожденная женщина Востока. А я лучше к привычному делу вернусь, буду личным агентом у художников, а не министром-администратором при чужой собственности.
Илью такое решение очень удивило. Тем более что зарплата Марины как одного из директоров галереи была более высокой и к тому же постоянной, чем ее нерегулярные заработки раньше. Тщетно он расспрашивал подругу, что случилось, уговаривал изменить решение, приводя разные аргументы, но та была непреклонна. Даже на его просьбу снова стать его импресарио после того, как закончится десятилетний контракт с Белозерским, только отмахнулась:
– Там будет видно! До десятого года еще дожить надо.
С тех пор они стали как-то отдаляться друг от друга. Удивительным показалось то, что, хотя Лена ничем не была похожа на Аллу, отношения между ней и Мариной развивались точь-в-точь по тому же сценарию. С первых же дней старая подруга встретила новую знакомую в штыки и не церемонилась в выражениях.
– На свежачок потянуло, Емельянов? – иронизировала она, когда Лена только-только появилась в особняке. – Хотя так себе свежачок-то – четвертак разменяла, да еще и «немножко беременна»…