Галерные рабы его величества султана
Шрифт:
— Ты говоришь загадками, почтенный, — Ржев направил Дауда высказаться точнее.
— Я могу тебе помочь хорошо устроиться в Стамбуле.
— И что с того?
— Ведь ты стремился в Стамбул? Для твоего царя иметь там своего человека дело важное. А если ты станешь приближенным большого человека? Что скажешь о такой перспективе? Есть от чего закружиться твоей голове?
— Может и так, но…
— Так помоги мне стать большим человеком в Стамбуле! И я смогу тебя устроить на хорошую должность при мне.
— И что это будет за помощь? Что я должен сделать?
— Выдай мне резидента в Бахчисарае для начала.
— Я так и знал, почтенный. Лучше приготовь все для пыток. Я не столь глуп.
Дауд-бей понял, что пора выкладывать другие козыри в игре с этим урусом.
— Пытки? — переспросил турок. — Ты желаешь видеть пытку? Мой немой палач мастер на эти дела.
— Я готов, — твердо заявил Ржев. — Посмотрим кто из нас крепче, твой палач или я.
— Скажи-ка мне, гяур, а ты уже спал с этой девкой по имени Адике?
Ржев ничего не ответил. Этот турок что-то затеял.
— Значит, уже успел сделать её женщиной. Как она тебе понравилась? Молчишь? Но я вижу, что она пришлась тебе по душе. Вот сейчас я кликну людей, и её доставят сюда. И ты будешь смотреть, как её пытают и думается мне что ты скажешь все.
— Какое мне дело до твоей девки, почтенный? — равнодушно спросил Василий Ржев.
— Тебе есть до неё дело, гяур. Я ведь дольше тебя живу на свете, и многое могу видеть. Ты сломался на этой девке. Сломался на ничтожной и глупой рабыне для удовольствий. Впрочем, ты молод. И я тебя за это осуждать не могу. Слушай меня внимательно, гяур. Я даю тебе шанс подумать о моем предложении. Или ты сотрудничаешь со мной для нашей обоюдной выгоды, или я стану убивать медленно Адике. Или придумаю еще кое-что похуже. Прикажу сделать тебя евнухом. Знаешь что это такое?
Турок снова засмеялся. Василий Ржев вздрогнул….
Глава 3
Война и политика
1660 год
Трапезунд: имение Дауд-бея Черная Скала
Федора Мятелева уже три дня держали в узкой и темной комнате, где он спал на холодном каменном полу. Рядом с ним валялись человеческие черепа и кости. Их он смог разглядеть, когда два раза в день тюремщик приносил ему еду.
Федор понял, что в этом месте Дауд-бей замучил до смерти не одну живую душу.
— Пропал ты, гяур, — вчера бросил ему фразу турок-тюремщик, поставив миску с едой на пол.
— Пропал? — Мятелев дернулся, и его цепи жалобно звякнули.
— А как же! Думаешь, из этого каменного мешка кто-нибудь вышел?
— Так меня надолго заперли здесь?
— Наш господин Дауд-бей, да пошлет ему Аллах долгую жизнь, сажает сюда только тех, кто должен умереть.
Федору стало страшно. Умереть вот в таком месте? Во тьме и сырости?
— Тот, кто сидел здесь до тебя умер от вшей и тоски. Он просидел здесь почти два года. Поначалу кричал и бросался на меня. Но потом только зубами лязгал и стонал.
— А кто это был? — спросил Федор.
— Гяур, как и ты. Из казаков. Хотел убить нашего хозяина, и был осужден им на вечное сидение. Чем ты Дауда нашего прогневил?
— Бежал из рабства.
— Бежал? Но за побег так жестоко он не наказывает. За побег раба учат плетками. Или отрезают ухо. А чтобы вот так на вечное сидение в этом мешке…
— А почему ты сегодня стал говорить со мной? — вдруг спросил Федор. — Вчера ты молчал как рыба!
— А ты не доволен? — спросил турок.
— Ты все это делаешь, дабы напугать меня! — Федор вскочил с места, но цепи не дали ему дотянуться до врага. При этом он перевернул миску с едой.
— Поганый ишак! — вскричал турок. — Все поганые отродья гяурских шлюх таковы! Вот и жри теперь с пола.
— Я в следующий раз верну тебе шею! Стоит тебе только приблизиться ко мне так близко…
— Собака гяурская. Тебя здесь сожрут вши и крысы!
Турок покачал головой и вышел. Двери закрылись, и снова наступила тьма.
— Господи! — вскричал Федор, став на колени. — Господи! Помилуй мя грешного, и освободи из этого узилища! Не дай пропасть здесь! Я не хочу здесь умирать! Не хочу! Пусть бы это была смерть на поле боя. Пусть даже от топора палача. Но годы сидеть и гнить здесь без всякой надежды на спасение!
Он долго молился и, наконец, уснул тревожным сном. Его разбудил скрип двери.
В камеру ворвался свет. Он зажмурился и сел, прикрывшись руками.
— Что это? — спросил он.
— Ты хотел света? — прозвучал голос незнакомого человека. — Я принес тебе свет. Ты молил разогнать тьму. Или нет?
— Но кто ты? Почему так ярко светит факел?
— Это не факел, Федька. Али не признал меня?
Федор стал привыкать к свету.
— Не признал? — повторил пришедший.
— Степан Силыч? Ты? — Федор искренне удивился старому знакомому. Это был знакомец его отца, стремянной стрелец. Тот самый, которому он подарил саблю, отнятую им в бою у татарского мурзы.
— Я, Федька. Говорил я тебе, что не умрешь ты хорошей смертью. Али не прав был?
— Но откуда ты здесь, Степан Силыч? Ко мне еду токмо турок носил, али ты вместо него стал?
— Ах, и дурак ты, Федька. Да нешто я на старости лет стал бы турке поганому служить?
— Но как попал сюда, Степан Силыч?
— Я теперь всюду бывать могу, Федя. Убили меня поганые. Вот как. Попали мы в засаду устроенную польскими гусарами. Едва пробились. Много наших полегло. И твоих знакомцев тож. Думал я что снова смерти избегнул. А уже возле самого стана нарвались на татар. Они и посекли меня саблями.