Галили
Шрифт:
Так или иначе, но обстоятельства вынуждали ее идти по стопам Марджи, ибо иного выхода она для себя не видела. Да поможет Господь им обеим.
Часть шестая
Вода и чернила
Глава I
1
Итак, Галили отправился в очередное плавание, но куда он держал путь, я не знаю. В сочинении другого рода, возможно, я мог бы это придумать, позаимствовав некоторые сведения из книг и карт, но тогда мне пришлось бы делать ставку на то, что в случае допущенных мною неточностей повествования вы не обратите на них внимания.
Поэтому лучше признаться — мне неизвестно, куда отправился Галили.
Когда
Не скрою, я пытался идти по простому логическому пути, дабы исключить возможные недочеты в моем описании. Достал с полки несколько карт, которые пролежали там множество лет (те, что были более старыми, принадлежали самому Галили, он совершал по ним воображаемые путешествия еще задолго до того, как пустился в свое плавание), расстелил их на полу и, вооружившись руководством по небесной навигации и книгой о течениях и приливах, попытался вычислить наиболее вероятный курс «Самарканда». Но эта задача оказалась мне не по зубам. Исходя из предположения, что Галили отплыл от острова на север (именно в ту сторону, насколько я помню, провожала его взглядом Рэйчел), я попытался определить направление преобладающих в то время ветров, которые могли задать «Самарканду» направление, но здесь меня и подстерегала основная трудность — сами карты словно якорем удерживали мое воображение, не давая мне сдвинуться с места. Их создали в те далекие времена, когда воображение людей об устройстве мира самым решительным (если не сказать, пагубным) образом перекликалось с их фантазией. Составители карт не видели большого греха в том, чтобы украсить их некоторыми художественными подробностями. Неведомые звери поднимались из морской пены навстречу кораблям, ангелы ветров с длинными струящимися волосами и щеками трубачей парили над каждой стороной света. А на одной из карт был даже гигантский кальмар с горящими глазами и щупальцами (как гласило примечание) длиной в шесть клиперов.
Среди всех этих художеств мои жалкие попытки отыскать рациональное зерно потерпели полный крах. Оставив вычисления, я потерянно сидел среди этих карт, словно торговец в ожидании покупателя.
2
Конечно, Галили влюблялся и раньше и остался жив. Но он впервые влюбился в женщину Гири, а влюбляться в женщину из семьи врагов не самый мудрый поступок. В истории тому множество трагических примеров. Впрочем, и наш герой не знал любви, которая не приносила бы ему боли разочарования.
Да, вначале все было сладостно прекрасно, но горькие последствия не заставляли себя долго ждать, обрекая бывших пленников блаженства на долгие недели взаимных обвинений, месяцы бессонных ночей и годы одиночества. Всякий раз, когда его роман подходил к концу, Галили давал себе зарок впредь ни за что не поддаваться этому коварному чувству и, чтобы избавить себя от искушения, подолгу оставался в море, вдали от людей.
Чего же искала в любви его мятежная душа? Друга или надежду обрести тихий уголок? Пожалуй, и то и другое. Но разве не приходила она всякий раз в ярость от глупой удовлетворенности плоти, от радости пребывания в уютном гнездышке в праздности и лени, в тепле и уюте собственной грязи? Та часть его естества, что жаждала ощутить себя в объятиях любимой, что призывала к успокоению, животному ликованию и прощению, была ему ненавистна. До чего же глупо было попадаться в эти сети вновь и вновь! Но, даже восставая против подобных слабостей и убегая от них в морские дали, он всякий содрогался при мысли о том, что ждет его после того, как его в очередной раз покинет любовь. Но не столько одиночество и череда долгих бессонных ночей наводили на него ужас, сколько пребывание в неумолимом и беспощадном свете собственной божественности.
Управляя «Самаркандом» в водах океанических течений, он не уставал себя спрашивать:
Ему не хватало духу расстаться с ее образом, и воспоминания о том, что их связывало, неустанно преследовали его на протяжении всей ночи, которую он провел, сидя на палубе «Самарканда», уносившего его все дальше и дальше от острова. Как наяву он видел ее лежащей на резной кровати в ту первую ночь, когда он поведал ей историю о Джеруше и речном боге, а она задавала вопросы, побуждая его рассказывать все интересней, все красочней, все проникновенней. Как она изображала Джерушу, стягивая с себя простыню, чтобы показать ему свое тело! Каким неземным совершенством она показалась ему в тот миг! Он вспоминал о том, как соприкоснулись тогда их тела, как беспрестанно думал о ней в часы расставанья, борясь с искушением привести ее на борт «Самарканда». Следуя древнему поверью, он прежде не позволял женщинам ступать на борт своего судна. Но в ее присутствии все предрассудки казались глупостью. Разве не благословенно было само ее появление на судне?
Даже сейчас он не жалел об этом. Сидя под звездами, он видел ее внутренним взором: она улыбалась, протягивала к нему руки и признавалась в любви. Какие бы невероятные чудеса ему ни встречались впоследствии — а они ему встречались: и серебряные от кальмаров воды, и золотые с красным бури, — ни одно из них, ни в воде, ни в небе, так не захватывало его, как образ Рэйчел.
Глава II
Итак, как я уже сказал, Галили отплыл в неизвестном мне направлении, зато я прекрасно знаю место, где его путешествие подошло к концу. Спустя три недели «Самарканд» причалил к небольшой гавани Пуэрто-Буэно. Месяц назад от разбушевавшегося шторма сильно пострадали несколько прибрежных домов, которые уже не в первый раз принимали на себя удары разбивающихся о пристань волн. Одна из хибар развалилась полностью, насмерть задавив жившую в нем вдову. Но дом Галили волшебным образом остался невредим. Поднимаясь по городским улочкам, он ни с кем не заговаривал, хотя знал всех местных жителей, а они знали его.
Крыша дома Хиггинса текла во время дождей, и внутри пахло сыростью. Повсюду была плесень, а мебель на верхнем этаже начала гнить. Но Галили было все равно. Ничто здесь его не интересовало. Мечты о том, как он поселится здесь вместе с любимой и заживет обыкновенной человеческой жизнью, теперь казались глупыми и смешными. Он решил, что думать о домашней жизни — это пустая трата времени.
На следующий день после приезда Галили погода прояснилась, что не повредило репутации моего героя, как человека могущественного, каковым его считали местные жители. Но благостный вид из окна — сверкающий океан и лазурное безоблачное небо — не радовал его. Он не раз видел эту картину прежде, равно как все прочие существующие в мире красоты. Что нового мог открыть ему тот или иной пейзаж, когда ни земля, ни небо не могли преподнести ему никаких неожиданностей? Он мог в любой миг закрыть глаза и без тени сожалений покинуть этот мир, ибо самое лучшее в нем он уже повидал.
Впрочем, и самое худшее тоже. Да, худшее ему встречалось снова и снова.
Галили бесцельно бродил по унылым комнатам, то поднимаясь наверх, то спускаясь вниз, и везде его преследовали видения — кровавые сцены из прошлого, которые он хотел бы никогда не видеть, несмотря на то что в былые времена относился к ним как к проявлениям храбрости. Но почему, когда он был молод, они будоражили в нем кровь, а ныне угнетали его?
Почему теперь, когда он лежал на заплесневевшей кровати, ему вдруг вспомнился бордель в Чикаго, где он, застав врасплох двух мужчин, забил их насмерть, как скотину, что приносила им прибыль? И почему, спустя много лет, ему вдруг пришли на ум слова одного из них, которые тот, умирая, обратил к своему убийце, — слова благодарности за избавление от жизни?