Галобионты
Шрифт:
Чем ближе он подходил к Большому Городу, тем сильнее ощущался особый, исходящий от него тяжелый дух. На миг ему даже показалось, что дышать становится все труднее, но вскоре он понял свою ошибку. Воздух проникал в легкие так же легко, как и всегда, но был довольно тяжелым. Чувствовалось, что в нем недостает кислорода, а наличествуют другие составные части, не особенно пригодные для вдыхания.
Хозяин говорил об этом неоднократно. И все-таки ему не верилось, что в больших городах так плохо обстоит дело с воздухом. У него совершенно не укладывалось в голове, как это может быть, чтобы люди не заботились о том, что им приходится вдыхать в себя. Что до него, то это была наиболее насущная проблема, важнее, чем пища или вода.
– Люди глупы, – повторял Хозяин, – сознательно уничтожая себя, они, тем не менее, что-то кричат о спасении мира. О как же ты убог, род человеческий!
Эти патетические тирады накрепко засели в память. Но все же хотелось воочию убедиться в том, так ли глуп и убог род человеческий, как об этом твердил Хозяин.
Пожалуй, он и сам не мог бы ответить на вопрос, что именно так влечет его в сторону Большого Города. Желание познать людей? Да, конечно, но не только это. Желание воочию увидеть достижения цивилизации, о которых он столько прочел? И это тоже, но далеко не все.
Его подгонял какой-то мрачный инстинкт, что сродни чутью волка, набредающего на мирно пасущееся овечье стадо. Разумеется, Большой Город нельзя было назвать мирным овечьим стадом. Однако только он мог в полной мере удовлетворить звериный инстинкт, вложенный в него природой. Или Хозяином?
Он ненавидел эту свою привычку к самоанализу. Но Хозяин говорил, что без этого невозможно существование по-настоящему умного человека. С его коэффициентом интеллекта он мог быть абсолютно спокойным. Но Хозяин часто повторял, что помимо ума и знаний развитый человек обязательно должен обладать и чутким эмоциональным восприятием.
– Это зачастую осложняет человеку жизнь, – говорил Хозяин, – но в то же время во сто крат обогащает наше существование.
Очевидно эту истину стоило принять безоговорочно, как и всякую другую, исходящую от Хозяина – единственного на всем свете существа, которое заслуживало уважения.
Солнце припекало все сильнее. Для начала октября погода была более чем теплой. Бабье лето в этом году припозднилось. Сентябрь был ветреным и слякотным, а в первые дни октября неожиданно для всех установилась погожая, августовская погода, теплая, солнечная и тихая.
Если бы это зависело от него, он предпочел бы совершить свою вылазку в иных условиях. Но выбирать не приходилось. К тому же предоставился великолепный шанс испробовать себя в непривычной обстановке. Она вовсе не обязательно должна быть приятной и комфортной. Скорее, наоборот.
Все эти мысли беспрестанно роились в его гудящей от жары голове. Собственно, жары-то никакой не было. Градусов 25–27 по Цельсию, не более. Да и осеннее солнце «работало» не так рьяно, как летом. Но и этого было более чем достаточно для того, чтобы временами у него мутнело в глазах от жажды.
На счастье идти пришлось не так долго. Вскоре он вышел на оживленное шоссе. Одежда полностью высохла и он выглядел вполне пристойно.
– И все-таки очень жаль, что Хозяин не удосужился обучить меня вождению, – пробормотал он, провожая взглядом проносящие грузовики и легковушки.
Ему безумно хотелось остановить машину, выкинуть из нее водителя, влезть внутрь и, заведя мотор, помчаться вперед, вместо того, чтобы сбивать ноги, топая по шоссе под ярким слепящим солнцем.
Еще через некоторое время смутное желание стало оформляться в ясный план. Он подошел к самому краю обочины, остановился, повернулся лицом к автомобилям, направляющимся в сторону города и поднял руку. Он видел, как это делают актеры в просмотренных им фильмах. Возможно, движение получилось недостаточно естественным, или выглядел он слишком подозрительно, но, как бы там ни было, ни одна из многочисленных машин даже не замедлила ход.
Это нисколько не ослабило его решимости. Дождавшись, пока на трассе появится одинокая легковушка, он внезапно выскочил на дорогу прямо перед ней, заставив водителя резко затормозить. План был простым, в лучших традициях современных боевиков: заставить владельца автомобиля под угрозой ножа доставить себя в город, после чего он намеревался поступить с водителем приблизительно так же, как и со своими предыдущими жертвами.
– Ты че, совсем охренел, идиот! – заорал высунувшийся в окно мужик лет сорока-сорока пяти. – Если тебе жить надоело, мне-то чего ради из-за какого-то мудака в тюрьму садиться! Вот псих-то!
Не говоря ни слова, он медленно приближался к машине, незаметно сжимая рукоятку ножа.
– Если надо тебе, мог бы и проголосовать, как все нормальные люди делают, я бы тебя подвез, – продолжал мужик, глядя на «психа» скорее доброжелательно, чем гневно.
Это наблюдение резко изменило ход его мыслей. Он замер в нерешительности.
– Ну че встал-то, олух? – усмехнулся водитель. – Иди, садись, раз уж тормознул.
Распахнулась дверца переднего пассажирского сиденья. Он с трудом втиснулся в крошечный салон видавшей виды развалюхи и закрыл дверь.
– Ну ты, потише хлопай, – взъярился мужик, – двери у меня, чай, не казенные.
Он снова промолчал, не зная, как реагировать на человека, грубые слова которого так явно противоречили добродушному тону, которым были сказаны. Это нарушение простейших логических законов выбивало из колеи.
– Кто ж так машину тормозит? Я тебя едва на задавил. У меня хотя и «Запорожец», но движок у него помощнее, чем у иного «Жигуленка». Никто не останавливался, что ль? – поинтересовался водитель.
Он отрывисто кивнул.
– Оно и понятно. Нынче времена такие – каждый боится связываться с кем ни попадя. С меня-то взять нечего. На мою старушку-развалюшку желающих не найдется. А сам я человек не вредный. Если хороший человек попросит, не отказываю.
«Хороший человек» исподлобья глянул на водителя и ничего не сказал.
– Тебе куда ехать-то? – спросил мужик, нимало не смущаясь тем, что попутчик все еще не произнес ни слова.
– В город, – ответил он глухим надтреснутым голосом и откашлялся, прочищая горло.