Галобионты

Беляев Иван

Степанов первым уселся на стул, предоставив Алексу устроиться на кушетке.

– Ну-с, – заговорил Антон Николаевич, все с тем же участливым видом, – рассказывай, друг мой, что у вас произошло?

– Я хотел бы начать с другого. Отношения с Гераклом меня волнуют меньше всего.

– Вот как? – Степанов поднял брови. – Это меня огорчает.

Я надеялся, что вы с ним станете хорошими приятелями. Я создавал вас для того, чтобы вы верно служили мне. Значит, вы в какой-то степени братья.

– Он мне не брат, – ответил Алекс и тень набежала на его лицо. – Он ненавидит меня и, кажется, я испытываю к нему то же самое.

– Вот я и хочу понять, в чем у вас с ним дело.

– Я хочу понять другое, профессор, – сказал Алекс с решительным видом, – и я здесь из-за этого.

– Хорошо, мой друг, – Степанов с готовностью обратил к Алексу лицо, на котором застыло выражение доброжелательности, – я готов выслушать тебя и помочь тебе по мере моих возможностей.

Алекса ни в малейшей степени не обманул этот доверительный благожелательный тон. Он не верил профессору, чувствуя, что тот боится его и только и ждет случая, чтобы расправиться с ним.

– Прежде всего, – заговорил Алекс, мельком взглянув на лежащую в барокамере Любовь, – я хочу знать, кто мы.

– Кто вы? – переспросил Антон Николаевич, – кого ты имеешь в виду, мой друг?

– Себя и ее и этого вашего Геракла, – ответил Алекс, – он, как я понял, сродни нам по образу мыслей.

Степанов с задумчивым видом выдержал долгую паузу. Затем, глубоко вздохнув, начал говорить:

– Вы галобионты, мой друг.

– И с чем это едят? – с усмешкой осведомился Алекс.

– Действительно, я так привык к этому названию, и не учел, что оно не раскрывает истинного смысла. Вы представляете собой существа-амфибии. Обладая всеми качествами людей вы в то же время имеете свойства морских рыб. К примеру, в вашем с Любовью хромосомном наборе наличествуют гены дельфинов, быстроплавающих рыб, акулы. Если хочешь, я могу объяснить тебе все это подробно, когда у нас будет достаточно времени для этого. Ты согласен?

– Я хочу понять, – проговорил Алекс, потрясенный услышанным, – как вы смогли этого добиться?

– Понимаю, что это с трудом укладывается в традиционном сознании. – В голосе Степанова слышались нотки самодовольства, как бывало с ним всегда, когда он начинал говорить о своих достижениях. – Это удивляет не только тебя. Весь мир был бы потрясен, узнав, что где-то в морях и океанах плавают мои галобионты. Я ваш единственный создатель. Вы мои чада.

Алекс удивленно слушал профессора. В голове не укладывалось, что этот человек всерьез считает себя божеством, да еще и пребывает в непоколебимой уверенности, что созданные им галобионты обязаны беспрекословно подчиняться ему. Степанов уловил это удивление.

– Видишь ли, мой друг, – терпеливо продолжал профессор, – ты должен ценить, что без меня ты никогда не увидел бы этого мира. Надеюсь, тебе присуще чувство благодарности?

– Я хочу знать, за что должен вас благодарить, – ответил Алекс.

– Хотя бы за то, что ты сейчас сидишь перед мной.

– А вы часто благодарили своих родителей за то, что они дали вам жизнь?

Степанов старался сохранять спокойствие. Пока это ему удавалось.

– Что ж, – поговорил он со снисходительной усмешкой, – если тебе угодно, мой друг, вознесемся в философскую сферу. Мои родители создавали меня, повинуясь инстинкту, вложенному природой в каждого нормального человека, я говорю об инстинкте продолжения рода. Они, если выразиться утрированно, действовали наобум, ни в малейшей степени не представляя, к каким последствиям приведет акт совокупления. Я же, создавая себя, на девяносто процентов был уверен, какая личность разовьется в созданной мной гебуртационной камере. Твои тело, лицо, разум, характер, навыки и способности – все это было изначально предопределено мной.

Я желал создать именно такого индивида, как ты, и вот теперь ты здесь.

Степанов умолк, торжествующе глядя на Алекса.

– Для чего вы меня создали?

– Скорее, нужно спросить: «для кого», – поправил профессор, – отвечаю: для себя.

– То есть, вы создаете себе рабов.

– Ты слишком сильно выразился, мой друг, – Степанов по-отечески хлопнул Алекса по плечу, – я хочу видеть в вас не бездумных рабов – этот этап я уже прошел. Мне нужны помощники, умные, способные к диалектике, обладающие широким мышлением и громадным запасом знаний. Если хочешь, как только представится случай, я посвящу тебя в весь процесс.

Ты убедишься, какой титанический труд мне пришлось проделать, чтобы видеть себя сейчас. И еще, – добавил Степанов с горделивым смешком, – без ложной скромности скажу: никому до меня это не удавалось.

– Вы гений, – сказал Алекс.

Степанову не понравилось, что галобионт произнес это просто, без тени благоговения или хотя бы уважения.

– А раз так, разве я не заслужил отдачи?

– Что такое гениальность? – спросил Алекс вместо ответа.

– Гениальность? – с некоторой растерянностью повторил Степанов. – Это дар, которым наделила меня природа.

Конечно, я мог бы сказать, что во мне счастливо сочетаются редчайшие гены. Но это всего лишь везение, я готов признать.

– Вы считаете, что вправе безответственно распоряжаться этим даром? И что вы не обязаны отдавать себе отчет в своих деяниях?

– А ты, оказывается, моралист? – у профессора беспокойно забегали глаза, вопросы Алекса выбили его из колеи.

– Я пытаюсь мыслить логически. Вы утверждаете, что я должен испытывать к вам благодарность, но почему же вы тогда не испытываете благодарности к человечеству, наделившему вас гениальностью.

– А с чего ты взял, что я не испытываю благодарности? – неуверенно спросил профессор.

– С того, что вы используете этот дар для себя одного и убеждены в своем праве самолично распоряжаться им.

Степанов поднялся и заходил по комнате. Теперь он понимал, почему Геракл, со всей его незаурядной моральной силой, не смог оказать психологического воздействия на Алекса.

«Кажется, я создал чудовище», – сказал себе профессор, вскидывая на Алекса тревожные взгляды. Все же, он решил сделать еще одну, последнюю попытку.