Галобионты
Шрифт:
Женщина не проявила ни малейшего удивления – одну только радость. Увидев его, Елена с шумными восклицаниями кинулась к нему на шею.
– Я так ждала тебя, мой любимый, – все время повторяла женщина со слезами и придыханиями.
Сначала Геракл хотел оттолкнуть ее, тем более что, каждое прикосновение вызывало боль в его натруженном, израненном теле. Но что-то лишало его сил и желания сопротивляться горячим ласкам. Елена действительно тосковала по нему – это было ясно.
– Почему ты не приходил так долго? – спрашивала она, впиваясь в Геракла настойчивым взглядом, и тут же, не давая ему вымолвить ни слова, изливала свою любовь и тоску.
Его мощные руки сомкнулись вокруг женщины, губы потянулись к ее жарко шепчущим пересохшим губам. И в этот момент Геракл ощутил вдруг такую слабость, что у него подкосились ноги и потемнело в глазах. Тут только Елена заметила, как ему плохо.
– Что с тобой, милый? – испуганно спросила она, отстраняясь и вглядываясь в его бледное лицо.
– Я устал, – проговорил Геракл и поискал глазами, куда бы ему присесть.
– Господи, милый! – запричитала женщина. – Ты же совсем больной! Что с тобой?
– Подожди, – Геракл отстранил ее и шагнул в глубину комнаты.
– Да-да, милый, тебе нужно прилечь, – Елена схватила его за руку и повлекла его к софе.
Геракл покорно сделал несколько шагов, он был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Но при виде софы, застеленной полинявшим гипюровым покрывалом, в его памяти снова всплыла безобразная сцена, явившаяся его взору во время прошлого визита к Елене.
– Что ты делаешь? – растерянно вскрикнула женщина, оказавшаяся на софе после грубого толчка.
– Ты грязная шлюха, – процедил Геракл.
Теперь его глаза туманила не слабость, а ненависть. Он не мог понять, как это всего минуту назад мог спокойно переносить ее ласки и даже отвечать на них.
– Ты презренная самка, я ненавижу тебя.
Елена привстала на софе, глядя на Геракла с немой мольбой. Из его широко раскрытых глаз вновь потекли слезы. Но теперь это были слезы отчаяния.
– Я пришел сюда, чтобы наказать тебя, – продолжал Геракл, – ты предала меня.
Елена качала головой, не в состоянии вымолвить ни слова в свое оправдание. Единственным аргументом в ее защиту была любовь к Гераклу, но по его искаженному злобой лицу было ясно, что прощения она не дождется. И Елена молчала, глядя на стоящего посреди комнаты Геракла с до боли знакомым ему выражением обреченности на залитом слезами лице.
Дзержинец забил тревогу. Ему сообщили, что покинув военную часть, Геракл направился не к ожидающей его машине, а двинулся в направлении трассы. Судя по тому, какое оживление поднялось в стане врага, можно было судить, что операция по уничтожению следов галобионта завершена успешно. Люди Дзержинца то и дело фиксировали проявление активной деятельности сотрудников военной разведки. Можно было представить, как рвал и метал Секретчик. Однако удовлетворения этот факт не приносил. Геракл был ранен, об этом свидетельствовали пятна крови, оставленные им в лесополосе неподалеку от военной части. В милицейских сводках появилось сообщение об обнаружении микроавтобуса «Газель» с тремя трупами, брошенная в районе железнодорожной станции. На сиденье «Газели» также были найдены кровавые следы.
Куда направлялся Геракл, оставалось загадкой. Дзержинец бросил все силы на его поимку. Это была задача чрезвычайной важности. Ведь если людям Секретчика удастся перехватить беглеца, в руках военной разведки появится несоизмеримо более весомое доказательство – живой галобионт. Этого нельзя было допустить. Никогда еще полковник не стоял так близко к краю пропасти. Только один человек мог повлиять на ход событий. Дзержинец спешно направился к Степанову, который все еще пребывал на главной базе. Он не обратил внимание, что профессор выглядит как нельзя более взвинченным, так как его отвлекли от важного дела.
– Вы обманули меня, профессор! – заявил он прямо с порога.
– Что случилось, полковник?
– Ваш помощник скрылся.
До Степанова не сразу дошел смысл сказанного, он был еще во власти личных проблем. Но то, как выглядел Дзержинец, заставило профессора забыть об Алексе и Любови.
– Как скрылся? – недоумевал Антон Николаевич.
– Очень просто! Взял и скрылся. Его не могут найти ни мои люди, ни, слава Богу, люди генерала.
– Ничего не понимаю, – забормотал Степанов, беспокойно перемещаясь с места на место по своему кабинету.
– Прекратите мелькать у меня перед глазами, – приказал Дзержинец, упав в кресло.
Антон Николаевич замер и осторожно приблизился к столу.
– Он что, не справился со своим заданием?
– Насколько мне удалось установить, справился, – отвечал полковник, – но его дальнейшее поведение свело на нет этот результат.
– Я ничего не понимаю, – все недоумевал Степанов.
– Вы уверяли меня чуть не с пеной у рта, что ваш галобионт абсолютно надежен, – но все оказалось не так!
Глаза полковника метали молнии, профессор стоял перед ним, будто нашкодивший школяр. Реакция Степанова не оставляла сомнений, что поступок Геракла является для него такой же неожиданностью, как и для полковника.
– Вместо того, чтобы вернуться к моим людям, Геракл исчез в неизвестном направлении.
Степанов не верил своим ушам. У нее на языке вертелось только одно: «Этого не может быть», – но он не мог решиться открыть рот.
– Самое страшное, – продолжал Дзержинец, испепеляя профессора глазами, – что ваш помощник был ранен. Я не знаю, насколько серьезно его ранение, но как бы то ни было, это серьезно осложняет ситуацию. В любой момент Геракл может попасть в лапы военной разведки. Это будет страшнее ситуации с Тихомировым. Тут они приобретут стопроцентное доказательство существования галобионтов. Вы понимаете, что это значит?
Степанов лихорадочно качал головой. У него было ощущение, что он участвует в какой-то бредовой фантасмагории. Нечто незыблемое, в чем он был уверен больше, чем в себе самом, вдруг оказалось призрачным и ненадежным.
– Неужели это правда… – пробормотал он, вперив опустошенный взгляд в стену кабинета.
– Представьте, да, профессор, – язвительно ответил Дзержинец, – или вы думаете, что я явился сюда, чтобы подшутить над вами?
– А вы уверены, что все произошло именно так, полковник? – с надеждой спросил Антон Николаевич, – может быть, ваши люди что-то упустили?