Галстук для моли
Шрифт:
Контраст, мягко говоря, разителен.
А идеал тем временем неторопливо шел мне навстречу, рассекая людской поток, как ледокол “Арктика”. Плавный, вальяжный, с уверенным блеском в глазах.
– Ульяна, добрый вечер, – мягким баритоном поздоровался Давид, как только поравнялся со мной и, завладев дрогнувшей рукой, галантно поднес ее к губам, запечатлев невесомый поцелуй на внешней стороне ладони. – Я счастлив, что суровое руководство все же отпустило вас.
Я вспомнила, как руководство выносило меня за дверь номера и закрывалось на ключ, чтобы я не прорвалась
– О, это было непросто, но все же мероприятие увенчалось успехом.
Давид улыбнулся, заверил, что мы чудесно проведем вечер и, положив мою ладошку себе на локоть, повлек к выходу из отеля.
Меня со всеми предосторожностями провели к белому мерседесу, галантно открыли дверь пассажирского сидения и помогли сесть в роскошный кожаный салон. А я и правда начинала чувствовать себя Золушкой по дороге на бал… Нет, у Малкина не менее роскошная машина, и обстановка роскоши была не в новинку. Дело в атмосфере. Там я собачонка на побегушках, а тут принцесса. Нежная, красивая, хрустальная.
Горящие искренним восхищением глаза господина Фельдмана окончательно меня в этом убеждали.
– Куда бы вы хотели поехать? – спросили у меня. – В центре есть столько замечательных мест.
Я уже было открыла рот, чтобы выдать списком все, где бы хотела побывать, но тут во мне взыграла то ли совесть, то ли проснулся профессионализм. Ну, либо третий вариант: меня где-то успел укусить трудоголик-вампир Малкин, и теперь я превратилась в не менее трудоголичного вампиреныша поменьше. Потому что резко вспомнила, что отпустили меня не ресницами хлопать, а все же работать и попытаться выбить Максу контракт.
И пусть одно другому, вроде как, не мешало, но в одном начальник был прав. Контракт для Старовойтова хотелось выбить умом, а не другими собственными достоинствами.
– А давайте просто на набережную? Пройдемся, подышим морем.
Давид искренне рассмеялся, приятно так, без издевки:
– В этом городе везде пахнет морем, но желание дамы – закон.
В итоге шикарная машина проехала от силы метров триста до следующей парковки, впритык с набережной. Несмотря на поздний час, народа здесь было еще больше, чем днем. Много молодежи, не меньше и пожилых людей. Гуляющие парочки, фотографирующиеся туристы, спортсмены на вечерней пробежке… И все это под шум набегающих волн.
– Здесь всегда так людно? – спросила я, остановившись лицом к морю и вдыхая аромат соли полной грудью.
– Как правило, да. Иногда даже больше. Тель-Авив иногда называют местным Майами. Здесь много молодежи, ночных клубов, бушующей жизни. Это хорошо для экономики, но не всегда нравится верующему населению.
В голосе Фельдмана послышалось легкое неодобрение, а я запоздало вспомнила слова Малкина, что Давид, хоть и не ортодоксальный, но соблюдает большинство традиций.
– Вам тоже не нравится? – уточнила я, решив убедиться.
– Да, – без уловок согласился он. – Страдают многие устои морали. Я считаю, что это разлагает общество и институт семьи в частности. Уверен, вы, Ульяна, как никто можете это понять.
Мои брови невольно
– Да-а, – как-то не слишком уверенно протянула я и двинулась к морю.
Там у кромки воды люди уже не бродили, и, сняв босоножки, я без зазрения совести влезла ступнями в воду, пока Давид посвящал меня в особые аспекты жизни местного населения. Похоже, своим ненавязчивым интересом я зацепила его больную тему и теперь выслушивала о том, как должна жить правильная семья.
Чтить шаббат, уходя от мирских дел один раз в неделю и посвящая этот день и часть ночи только друг другу. Есть правильную пищу, избегать сплетен… Прекрасная на самом деле традиция, на словах звучало очень здорово, вот только почти невыполнимо в современном обществе и темпе жизни.
Давид рассказывал о том, как в пятницу вечером он приезжает к матери и отцу, где собираются еще и семьи его брата и сестры, и все они проводят ужин, отложив прочь все дела, а также мобильники, компьютеры и прочие гаджеты.
– А если что-то экстренное произойдет? – спрашивала я.
– Ничего страшного. В шаббат не может быть ничего экстренного, такого, что не могло бы подождать.
Странно было слышать такое от делового и богатого человека. В моем представлении такие, как он, должны двадцать четыре часа и семь дней в неделю находиться по уши в работе. Как Малкин, например. Но нет, выходило, что Давид прекрасно умеет отвлекаться и отдыхать.
– Но современная молодежь не чтит обычаи. Моя мать очень переживает, что я до сих пор один и не смог найти подходящую скромную и целомудренную девушку, – на меня бросили такой красноречивый взгляд, что вдруг резко захотелось, чтобы меня смыло накатывающей волной в океан.
Потому что упс!
Кажется, я поняла, на что запал во мне Давид, и это меня одновременно расстроило и взбодрило.
Моя блеклость, серость и внешняя скромность. Это у себя в голове в белом платье я выглядела богиней, а в глазах южного мужчины – бледной девушкой в одежде, которая делает ее еще бледнее. Меня приняли за целомудренную девственницу! Будто оно на лбу у меня написано, что, впрочем, не правда.
Теперь вдвойне стали обидны комплименты Давида, о том, что я звезда, и тем более непонятно, почему на меня так смотрел Малкин. Наверное, потому шеф и заставлял меня красить губы яркой помадой, чтобы я окончательно не травмировала его чувство прекрасного.
Мое отличное настроение упало ниже уровня моря, зато желание работать и что-то доказать выросло до вершин Эвереста.
– Максим Старовойтов согласился бы с каждым вашим словом, – брякнула я. – Не так давно он рассказывал, какие нынче пошли развратные девушки. Это его удручает.
– Разве? – удивился Фельдман и тут же улыбнулся, обнажая белоснежные зубы. – А как же серебряное блюдо с презервативами в номере?
Мои глаза округлились. Вот как? Значит, Давид уже успел навести справки про нашего Звездуна и, кажется, репутация Макса опередила его самого на много миль и сыграла дурную шутку. Фельдман уже давно сделал свои выводы по поводу Старовойтова.