Галстук для моли
Шрифт:
– Вы ешьте, Ульяночка, – тихо раздалось слева. Яков Семенович придвинул ко мне огромную миску с печеным картофелем. – Давайте я за вами немного поухаживаю. Вспомню молодость, как говорится.
Пока я благодарила мужчину и обменивалась с ним парой ничего не значащих реплик, у Александра Сергеевича зазвонил телефон. Поднявшись, шеф отошел, поговорил и вернулся, сообщив со скорбной миной, что Макс все еще на съемках и, похоже, просто не успеет приехать на ужин. Зато он передавал, что некий Бурчихидзе скинул на почту Давида несколько пробных дублей,
Роза Абрамовна тут же воспротивилась их затее уйти, ничего не поев, и ужин продолжился допросом. Пытали меня. Кто мои родители? Где живу? Какое у меня образование? Все это были лишь верхушки айсберга. Но когда матушка Давида начала рассказывать, что рядом с их домом очень удачно расположена прекрасная клиника, детский сад и лучшая школа, нервы мои сдали окончательно. Бросив извиняющийся взгляд на Малкина, я вдруг сообщила, что в доме стало душно и попросилась на воздух.
– Ой, Давидик проводит! – участливо отозвалась Роза Абрамовна и резко умолкла, глядя на меня округлившимися глазами.
Поднявшись, я скинула пиджак, повесив его на спинку стула и, повернувшись к гостям пятой точкой, поплыла к выходу, громко попросив прихватить мой бокал с вином и старательно вихляя задом, надеясь, что выгляжу максимально испорченной.
Хватит с меня Фельдманов!
Позади раздался кашель Малкина. Кажется, у него бронхит.
Глава 26
Ощущение, что время застыло, а я буквально спиной сканирую реакцию окружающих. Спустя мгновение раздался звук отодвигаемого стула, тяжелая поступь, и лишь усилием воли я заставила себя не вжимать голову в плечи.
Впрочем, на них тотчас же лег тяжелый пиджак Малкина.
– Рыбкина, я убью тебя, – раздался шепот, когда его губы и дыхание коснулись кромки уха.
На мгновение офигевшие мурашки, проступившие на коже, издали дружное “ох…” и потребовали продолжения. Но нет, увы и ах. Губы мазнули по уху и отодвинулись подальше.
– Какое у вас необычное платье, прелестью наружу, – наконец раздался голос Розы Абрамовны. – Часто такие носите?
Пришлось обернуться, чтобы не отвечать ей пятой точкой. Выражения лиц окружающих были бесценны, особенно у Давида. То ли шок, то ли восхищение.
Я тяжело вздохнула и честно соврала:
– Не то чтобы часто. Но иногда, по праздникам, приходится. Вот для таких торжественных случаев, как сегодня.
Сказала и насладилась еще более вытянувшимися лицами. И хотя фразу можно было понимать как угодно, меня поняли самым наипривратнейшим образом.
– А сейчас, простите, выйду подышать, – я выскользнула за дверь, а после на террасу.
Несмотря на вечернюю жару, дышалось здесь значительно легче. Разве что сердце продолжало трепетать от страха.
Малкин точно меня убьет. Ну, либо, если он не совсем дурак, поймет, зачем я так поступила. Не может же он быть настолько слепым и совсем не замечать, как меня откровенно клеят и сватают.
Дверь за моей
– Ты в порядке? Как самочувствие? – поинтересовался он, хотя тон уже был не таким заботливым, как раньше.
Что ж, вот так и разбиваются мечты о заботливых мужчинах. Я подняла на Фельдмана взгляд. Продюсер смотрел мне в глаза, а я видела, как он ищет в моем лице ответ и ждет оправданий за недостойное, по его меркам, поведение.
Никогда не видела таких говорящих лиц. Оно просто кричало: “Ну скажи хоть что-нибудь, чтобы мое разочарование оказалось ошибкой”.
– На воздухе гораздо лучше, – ослепительно улыбнулась я. – Правда, я сглупила, надев это платье.
– Да-да, – воодушевленно начал Фельдман, но я его перебила:
– Нужно было что-то еще более открытое. Водолазки с закрытой шеей для вашего климата слишком суровы.
Взгляд мужчины потух.
– Но ведь это неприлично, – все же обронил он. – Для похода в подобное место так не одева…
Договорить он не успел, из дома раздалось громогласное от Розы Абрамовны:
– Давиди-и-и-ик, помоги мне на кухне!
Вы когда-нибудь видели цирковых тигров, которые по взмаху кнута прыгают в горящий обруч? Вот было похоже. Фельдман на мгновение замер, в глазах мелькнуло что-то похожее на смирение с неизбежным, и он поплелся выполнять команду.
Так как меня на кухню не звали, я хотела вернуться в гостиную, но, завидев в приоткрытые окна Малкина, которого от того, чтобы не оторвать мне голову прямо сейчас, удерживал только разговор с Яковом Семенычем, передумала.
Лучше пройдусь по саду. Мне же как бы официально плохо, вот и подышу воздухом.
Я честно побрела вдоль деревьев, только вместо прекрасных цветочных ароматов внюхивалась в парфюм на пиджаке Малкина. Несмотря на жару, мне безумно нравилось в нем кутаться. Чисто для души приятное ощущение.
Я почти обошла дом по кругу, когда из очередного открытого окна услышала разговор.
Понимаю, подслушивать нехорошо. Но слова сами лезли в мои уши:
– Давидик, ты совершенно не разбираешься в женщинах. Что тебя вечно не туда тянет? То приведешь Галю, у которой из имущества только трусы и майка, а на родине чужой ребенок. То какую-то Свету, на которой клейма негде ставить. Понимаю твою тягу к русским девушкам. Они таки весьма красивы, и внуки наверняка вышли бы прекрасны, но все же… Она тебе не пара. Даже несмотря на квартиру в Москве и приличное образование.
– Мне кажется, ты придираешься, – на удивление, Фельдман все же отстаивал мою честь. У меня даже брови приподнялись: думала, молча согласится с аргументами матери. – Если все из-за платья, то это всего лишь одежда.
– Да причем тут платье?! – пусть я не видела лица Розы Абрамовны, но воображение лихо нарисовало то, как она искренне поражается и всплескивает руками. – Что я, по-твоему, не видела пошлых платьев? Я таки вообще удивилась, когда она пришла упакованная, как эскимо.
– Тогда в чем дело?