Гамлет шестого акта
Шрифт:
— Несчастная словно побывала в когтях дьявола, — проронил Коркоран. — Помню, кормилица мне говорила, что кусты ежевики имеют какую-то связь с нечистой силой. Но какую, я забыл.
— Наверное, что после Михайлова дня ежевику собирать нельзя, так как считается, что в этот день дьявола изгнали из рая, и он приземлился на колючий куст ежевики. Это старое поверье.
— О, бедный дьявол тоже, стало быть, поцарапался, — насмешливо бросил Коркоран.
Меж тем светало. Коркоран предложил взять с собой местных уроженцев, простолюдинов, они выносливей. Доран не спорил и вызвал грума Джона Найтли и конюха Родерика Уэста. Мистер Коркоран поинтересовался у последнего, как ему удалось найти мисс Хеммонд? Тот, несколько робея от красоты обратившегося к нему джентльмена, заметил, что искал вовсе не её — а не вернувшуюся с пастбища корову Чернуху, и вот случайно заметил на повороте тропинки в колючих кустах ежевики белую косынку мисс Софи, а потом и её саму разглядел — мисс Хеммонд в зеленом платье была. Он испугался — у мисс всё лицо в крови было.
— Как она могла в кустах-то очутиться?
— А там, милорд, тропинка по склону идёт, спуск крутой, поворот у куста резкий — если мисс бежала, и было темно, она могла на бегу влететь в куст.
Доран кивнул. Он так и думал. Глупышка подслушала разговор, пробудивший её от выдуманных грёз и вздорных заблуждений. Когда ей открылась истина — дурочка потеряла себя, и просто кинулась бежать от открывшейся истины, бежать без пути, забрела в никуда… Впрочем, мисс Бэрил сказала, что ей и терять-то было нечего. Бедняжка не имела себя… По дороге он тихо обратился к Коркорану, спросив, почему мисс Хеммонд не привлекала его? Тот изумлённо окинул мистера Дорана взглядом сонных глаз, и на лбу его проступила едва заметная морщинка.
— А что же там могло привлечь, помилуйте?
— Вы считаете, что мисс Хеммонд — пустышка?
— Ну, обратного она не доказала. Я часто встречал такого рода существ — их нельзя полюбить, даже если попытаться. В них просто нечего любить. Через час ты исчерпываешь этих людей, просто выпиваешь — и вынужден с тоской смотреть в пустой стакан… Я не способен к иррациональной любви — любви ни за что. Такие, как я, не понимают, чем притягательны сильные страсти пустых людей. Мне жаль их, живущих в суетном волнении и смятении чувств, а они, должно быть, презирают меня за то, что я не знаю тревог и не способен к их дурацким страстям. Но это для меня не повод подражать Стэнтону.
Вчетвером они быстро миновали Лысый Уступ и спустя несколько минут оказались у Чертовой топи. Ограждения её, хоть и пострадавшие от прошедших дождей, были видны. Следов Стэнтона нигде не было видно, хлипкая болотная тина присасывалась к сапогам, как спрут, ноги увязали по щиколотку.
Люди издревле сторонятся болот. Доран знал, что посреди топи часто вдруг появляется странный звон в ушах, кружится голова, ноги становятся ватными. Необъяснимый страх сковывает и словно парализует душу. Двигаться закованный ужасом и болотной вязью человек уже не может и словно со стороны наблюдает за своей гибелью, пока болотная вода не начнет заполнять легкие…
В нескольких десятках ярдов от топи грум заметил палку с набалдашником из слоновой кости — и Коркоран узнал трость Клемента. Непонятно было, зачем он выбросил её — если же просто выронил, то это, по меньшей мере, говорило о том, что до леса он добрался. С проклятьями им тоже удалось достичь Бандитского леса. Найтли предложил разойтись и прочесать лес, но Доран воспротивился. Расходиться не следовало. Далеко уйти он не мог, скорее всего, направился к Жабьему болоту — ведь это единственный маршрут, который он знал, когда его сиятельство водил их на пикник в лес. Коркоран выслушал резоны Дорана и молча кивнул. Они, боясь в поисках потерять друг друга, громко выкликали имя Стэнтона, шарили глазами по кустам.
Увы, пятичасовые поиски ни к чему не привели. Ни в лесу, ни на Жабьем болоте следов не было. Ближе к полудню ноги у Дорана стали заплетаться, от запаха болиголова страшно свело виски. На болотной кочке нога его соскользнула, и если бы не Коркоран, резким движением перехвативший его руку себе на шею и стремительно вытянувший из вязкой хляби, — быть бы преподобному похороненным совершенно безбожно.
Когда мистер Коркоран вытаскивал его, рубаха мистера Дорана треснула по спине, и тут растерянный Коркоран удивленно присвистнул, заметив следы аскетических упражнений последнего. Однако, при посторонних этой темы не коснулся, отдав ему свою охотничью куртку. Едва не провалился в болото и Найтли, — и тогда стало понятно, что дальнейшие поиски вчетвером проводить бессмысленно — надо поднимать людей. Родерик Уэст был послан наверх доложить о неудаче милорду Хеммонду, грум отпущен отдыхать. Коркоран с Дораном остались на полчаса внизу — под Лысым Уступом, в гроте, без сил свалившись на солому.
— Будем логичны, Коркоран. Будь он жив — подал бы знак или откликнулся. Я нигде не заметил его следов. После такого дождя он мог сразу выйти на болото — и пиши пропало. Болото манит, кстати…
— Знаю, замечал. Но почему он не кричал? Засасывает медленно, можно успеть не одну трубку выкурить.
— Ваш братец человеком был, что и говорить, странным.
— Был? — мистер Коркоран сонными глазами взглянул на Дорана. — Вы, стало быть, уверены…
— А вы разве нет?
— Ну… не хотелось бы. Но теперь, когда мы одни, просветите меня, ради Бога, Патрик, что это за кровоподтеки на вашей спине? Вы возили дьявола на чертову мельницу или это следы аскетических самоистязаний? Если последнее — то выходит, что в добродетель вы все же верите — иначе не пытались бы усмирить плоть подобными методами.
На эту тему мистер Доран говорить отказался. Аскетом он себя не считал, и обсуждать подобные темы не пожелал. Мистер Коркоран, впрочем, особо и не настаивал, но с ласковой улыбкой заметил, что Дорану надо бы жениться.
Глава 20. «Доколе извинять мерзость?»
Когда мисс Хеммонд пришла в себя, она увидела склонившуюся над собой Бэрил. Та заметила, что глаза Софи открыты, и улыбнулась ей. К Софи медленно возвращалось воспоминание минувшего дня — но детали путались, она не понимала, почему лежит в постели, что здесь делает Бэрил, потом постепенно осознала, что вчера случилось что-то ужасное. Но что? Голова словно отказывалась вместить какое-то понимание, — отталкивала его и силилась забыть, но оно неумолимо проступало. Наконец она вспомнила. Ночь, ниша галереи, страшные в своей безжалостности слова Коркорана… Но этого не могло быть! Он сказал кузену, что она безразлична ему, и он собирается в Италию…
Софи вспомнила, как побежала к Ближнему выгону, просто желая оказаться как можно дальше от этих жестоких слов, потом…
— Что со мной случилось? Почему… — она нащупала повязку на щеке.
Бэрил села на кровать, ласково взяла её руку. Она уже не плакала, боясь напугать Софи ещё больше.
— Ты, видимо, споткнулась в темноте, и упала в ежевичный куст.
— В ежевичный куст? — Софи недоумевала. Этого она не помнила.
— Тебе нельзя вставать, ты оцарапалась… лицо… немного, — Бэрил сделала над собой усилие, чтобы не заплакать. — Были доктора. Они говорят, что тебе нужен полный покой… И все будет в порядке. Главное, не вставать, много не разговаривать.
Доктор Гилфорд и вправду сказал, что царапины возле губ и на лбу могут сойти бесследно, но шрам на щеке останется. Но этого Бэрил говорить Софи не хотела. Просто не могла.
Между тем доктор принес больной новые лекарства, мисс Бэрил вышла в коридор и тут заметила, что вернулись мистер Доран и мистер Коркоран — перемазанные и обессиленные, его сиятельство торопливо отдает распоряжения приготовить им ванны и вызвать всех слуг. Заметив её, Коркоран и Доран поднялись. Лицо Кристиана было мрачно, Доран выглядел ещё мрачнее. Они переглянулись, в итоге заговорил Коркоран.