Гамлет шестого акта
Шрифт:
Мистер Хеммонд был окончательно убит новой находкой, не оставлявшей надежды, что Стэнтон жив.
— Боже мой, что происходит? Такие молодые… Полные сил… Несчастная Софи, бедный Клемент… Гилфорд дал ей снова успокоительное, но она, кажется, и во сне плачет…
Занятно, что мистер Кемпбелл и мистер Морган не принимали никакого участия в поисках их друга, и вообще, панически боялись выходить на болота. При этом джентльмены не собирались покидать Хеммондсхолл. Оба они на минуту заходили в апартаменты мисс Софи, когда стало известно, что она сильно поранилась. Вышли оттуда сильно побледневшими, и теперь мистер Доран с ревнивой злостью заметил, что оба начали оказывать мисс Бэрил подчеркнутое и деятельное внимание. Мысли молодых людей проступали столь же отчетливо, как чёрные чернила на белой бумаге. Высказывая весьма мало интереса к исчезновению Клемента, оба полагали, что, теперь, бесспорно, наследником имения и титула станет Коркоран, но мисс Бэрил становилась невестой предпочтительной и желанной, ведь, кроме денег дяди, она имела тридцать тысяч приданного и получала свыше сорока — состояние мистера Стэнтона, умершего бездетным. Бэрил и Софи становились богатейшими наследницами графства, но увечье Софи заставляло их обоих предпочесть мисс Стэнтон. Как ни странно, этому предпочтению способствовало и то внимание, что неизменно оказывал кузине Коркоран, и её сдержанность в их отношениях, одержимая же влюбленность мисс Хеммонд в мистера Коркорана весьма уронила её в глазах мистера Моргана и мистера Кемпбелла.
…Бэрил осознавала гибель брата медленно, сомневаясь и недоумевая. Она не знала обстоятельств, сопутствующих его исчезновению, но ни мистер Доран, ни мистер Коркоран не собирались просвещать её. Доран лишь бесновался, поминутно встречая теперь в коридорах друзей мистера Стэнтона, поджидавших Бэрил и приглашающих её то на прогулки в сад, то в галерею. Правда, та, потрясенная трагедией сестры и гибелью брата, почти не замечала их.
Сама мисс Бэрил ощущала странную неуверенность в себе. Брат, хоть и был жесток к ней, однако, ограждал её от всех житейских треволнений, сам оплачивал счета, занимался хозяйством, размещал капиталы, управлял имуществом. Сейчас она чувствовала, что почва уходит из-под ног. Она ничего не умела.
Несколько раз за день Доран терял мисс Бэрил — и находил её на Лысом уступе. Найти тело мистера Стэнтона так и не удалось, и она со всё более пустеющими глазами вглядывалась сверху в болотную топь. Он старался быть рядом с мисс Бэрил, она же упорно твердила, что не верит в гибель Клемента. Бэрил и вправду не верила. Мозг отталкивал, отказываясь принять в себя, вместить ужасную мысль, что она теперь осталась совсем одна, что последняя её опора исчезла. Бэрил давно забыла все резкости брата, вспоминая лишь то, что позволяло думать о нём с любовью. Таких эпизодов было немного, но все же иногда брат проявлял и подлинную заботу о ней.
Между тем во вторник утром отца Дорана вызвали на приход. В записке Келтона говорилось, что его присутствие просто необходимо. Недоумевая, что могло случиться, Доран верхом около полудня добрался до храма. И, естественно, оказалось, что всё пустяки. Треклятого Слоупера обсыпало какими-то противными чирьями — по рукам, спине, ногам и заднице. И из-за такой безделицы его обеспокоили? Пусть идет к аптекарю — он, отец Доран, гнойники врачевать не обучен. Но оказалось, в ночь на понедельник умер помощник конюха Джон Уэрсли. Сердечный приступ. Хватились его поздно вечером в понедельник, он утром должен был ехать в Гластонбери, все решили, что он там… а когда тело обнаружили, ну, засуетились, обряжали и все такое…
— Ну и отпели бы его по уставу сами, Эдмунд, вы же слышали, в Хеммондсхолле на болотах пропал джентльмен…
— Так в шкафу у Уэрсли все скатерти и покрывала матушки Дейли нашли…
— Даже так… — мистер Доран нахмурился. — Я обещал, что выкину его собакам, кажется?
— Обещали, отец Доран.
— Ну, так и выкинуть. Не отпевать. Скажите, что я запретил. Хотят хоронить — пусть везут пятнадцать миль в Комли. Никто лошадей не оплатит — тем лучше. Скинуть в навозную яму. Больше, надеюсь, никаких происшествий не было?
Эдмунд Келтон ошарашено озирал своего настоятеля. То, что слово мистера Дорана сбылось с такой пугающей точностью, наполнило души прихожан ужасом почти животным, и эти два происшествия стали притчей во языцех по всей округе, все только и говорили, что о проклятии отца Дорана, обрушившем на задницу злосчастного Слоупера тьму страшных гнойных чирьев и о каре, постигшей по слову его нечестивого вора. Местные торговцы с ужасом закрыли двери перед злополучным Слоупером — хотя вино и масло тому были необходимы теперь для наружного применения — на припарки к ягодицам. Звонарь Митчелл, трезвый, как стекло, смиренно поклонился отцу Патрику. Все убедились, что отец Доран — человек, безусловно, святой, решили переизбрать старосту и обходили третьей улицей лавку зеленщика, что привело к новым переменам на приходе: Джордж Норрис приказал сыну немедленно жениться на обесчещенной им девице.
— Я в Хеммондсхолл, — бросил, садясь на коня, мистер Доран, — беспокоить меня только в случае серьезных событий, из которых самым значимым может быть явление Господа на облацех, а самым незначительным — землетрясение.
Глава 21. Последнее искушение мистера Дорана
Патрик уже дернул поводья, но остановился. У дороги стоял экипаж — довольно обшарпанный. Из него вышла женщина средних лет, одетая в скромное серое платье, которое носят обычно вторую половину траура, и вдруг окликнула его по имени. Он изумленно озирал её и внезапно узнал. Спешился. Джейн последние годы жила в Бате, он слышал, что у неё постоянные склоки с супругом, доходило и до рукоприкладства. Теперь он понял, что Джейн овдовела.
— Патрик… это ты. — Интонация Джейн была не вопросительной, но скорее странно растроганной и сентиментальной.
Сам мистер Доран с изумлением смотрел в лицо женщины, чей отказ быть его женой на четырнадцать долгих лет заморозил его сердце. Он почувствовал оторопь. Перед ним была постаревшая, растратившая всю привлекательность женщина, бледная, несколько отечная, явно нездоровая. Доран не знал, что ей сказать и сожалел, что остановился.
— Дерек умер… ещё в январе.
— Примите мои соболезнования, миссис Рейнольдс, — он обратился к ней подчеркнуто официально, неожиданно почувствовав, что она пытается говорить с ним, как встарь. Это ему не понравилось. Он изменился глубже, чем замечал сам. Ещё месяц назад он мог бы и расчувствоваться, но сейчас окаменел в молчании и — презрении. — Надеюсь, оставленное супругом состояние, которое по-прежнему пятикратно превосходит мой годовой доход, поможет вам утешиться в потере.
Зачем он сказал эти жестокие слова, одновременно говорящие, что он ничего не забыл, а значит, — и не смог простить? Но разве он не простил? Доран удивился. Простил. Давно. Сейчас он больше всего хотел только одного — оказаться подальше от неё, в Хеммондсхолле. Зачем же он так?
Джейн побледнела.
— Я думала, ты простил. Я ошиблась тогда, пойми, и жалела об этом.
Доран испугался. Испугался Бог весть чего, почти отпрянул. Он не хотел ни извинений, ни признаний. Он не хотел её — не только как женщину. Он не хотел ни видеть её, ни слышать о ней. Поэтому и оттолкнул — сразу, интуитивно и бездумно. Эта тень прошлого, вдруг ожившая и на что-то притязающая… аминь, рассыпься. Он давно не любил её. Доран вздохнул и лучезарно улыбнулся — он любил другую. Ту, которая не польстится на деньги, кроткую, женственную, разумную.
— Есть поступки, Джейн, у которых необратимые последствия. Да и мне не двадцать три, а тридцать семь. Извини, мне нужно ехать. — Доран буквально взлетел в седло и стегнул коня.
Две мили до Хеммондсхолла миновали быстро, но этого времени ему хватило, чтобы осмыслить то, что Доран давно знал по Писанию, но впервые ощущал в собственной жизни. Неизреченно велика милость Господня — и только мы, по глупости нашей, не всегда сразу понимаем это. Если мы не получаем того, чего желаем — возблагодари за это Господа, глупец, возблагодари Господа. Бог не соединил его с Джейн. И он скорбел об этом, скорбел долгие годы. Но сейчас понял, что Господь просто уберёг его — от глупой любви неопытного щенка, от брака с расчетливой и циничной особой, от сломанной жизни.