Гана
Шрифт:
— Потому что я боюсь. Боюсь, что придет Гитлер и отберет у нас лавку, как случилось с дядей Рудольфом. Или нас, как и его, изобьют на улице только за то, что мы еврейки.
С каждом словом Эльза яснее понимала, что им правда нужно уезжать.
Гана, конечно, помнила дядин подбитый глаз, но отказывалась верить, что нечто подобное может произойти и в Мезиржичи.
— Ну, мы не знаем, как это все было… К тому же тут все-таки не Германия.
— Пока. Если Гитлер будет продолжать в том же духе, скоро станем частью Германии. — Эльза снова посмотрела на площадь. Солнце уже спряталось за тучи, и ощущение близкой весны улетучилось.
— Может,
Гана ничего не ответила, тогда Эльза продолжила:
— Ты еще слишком юна, чтобы заводить романы. Тебе нужно ходить в институт и помогать мне с Розой, а не шляться с парнем, которого ты явно стыдишься, раз ничего мне о нем не рассказываешь!
Эльза все больше распалялась, говорила громче и злее.
— И давно ты мне врешь?
— Мама…
Гана уже плакала, но Эльза не могла с со бой совладать. Весь страх, неуверенность, злость на мир, который ее предал и вынуждал принимать тяжелые решения, сквозили в ее голосе и обрушились на дочь.
— Ты лгунья, самая настоящая лгунья.
Она прошла мимо рыдающей Ганы и остановилась в дверях.
— Вы с Розой закончите учебный год, а я попробую сдать дом. Как только получим визы, сразу уедем. Это мое последнее слово, так и передай этому своему ухажеру. — Она сняла с вешалки ключ от лавки и вышла, хлопнув дверью.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1938
Гана была послушной дочерью. Она охотно хлопотала по хозяйству и заботилась о своей младшей сестре Розе, потому что хотела облегчить матери жизнь. Поступила в педагогическое училище, хотя совершенно не мечтала стать учительницей и с трудом могла вообразить, как предстанет перед полным классом глазеющих на нее детей. После тренировок в «Соколе» и репетиций театрального кружка, где она выполняла ответственную роль суфлера, она мчалась сразу домой, чтобы приглядывать за Розой, хотя знала, что сестра вполне способна сама о себе позаботиться.
Она была послушной дочерью, но на этот раз решила ослушаться. Она не отступится от Ярослава и не уедет в Англию. Маме с Розой придется уезжать без нее.
В тот же вечер Эльза Гелерова села к обеденному столу, отвернула выглаженную скатерть и, старательно вырисовывая буквы на белой бумаге для писем, начала писать. Она передала брату приветы от знакомых, перечислила всех, кто умер и родился, рассказала, как идет торговля, и пожаловалась на дороговизну. И только исписав целый лист, когда осталось место на один последний абзац, изложила свою просьбу, которую так долго откладывала.
Похоже — писала она, — мне придется послушаться твоего совета и уехать из страны. Мы уже не чувствуем себя здесь в безопасности. Дорогой брат, ты поможешь нам найти жилье? Сердечные приветы жене и детям. Твоя сестра Эльза Гелерова.
Даже не перечитывая письмо, она быстро сложила его, сунула в конверт и заклеила.
Когда она аккуратно надписывала сложный иностранный адрес, ее снова охватила паника. Она даже название города, в котором живет брат, не может толком прочесть. Ведь она в этой Англии даже хлеба не сможет нормально купить! Как она будет зарабатывать на жизнь? С минуту Эльза смотрела на заклеенный конверт, но потом встала, решительным шагом подошла к висящему в коридоре на вешалке пальто и сунула конверт в карман. Неделю он пролежал там, пока она не собралась с духом купить марку, и еще два дня — пока она все
Гана действовала более решительно. На первой же встрече с Ярославом она описала ему всю серьезность ситуации.
— Мама хочет нас увезти, — пожаловалась она, подозрительно оглядываясь по сторонам и прикидывая, кто мог их увидеть на последней прогулке у реки и наябедничать матери. Она была абсолютно уверена, что Ярослав найдет выход из этой запутанной ситуации. Придет к ее матери и объявит ей, что любит Гану и никуда ее не отпустит. Он сам о ней позаботится и не даст никому в обиду.
Но Ярослава эта внезапная огласка совершенно выбила из колеи. Разумеется, он понимал, что они с Ганой не смогут прятаться вечно. Но все еще надеялся, что ЧТО-ТО произойдет, ЧТО-ТО изменится, и Ганину мать больше не будет беспокоить, что дочь слишком юна для романов, а капитану Горнику и начальству в армии станет наплевать, что его невеста — еврейка.
Да, его невеста. Так он всегда в мыслях называл Гану. Но сейчас вдруг эта уверенность куда-то пропала. Жизнь теперь показалась ему слишком сложной — как математическая задача, у которой нет правильного решения. Что он ни сделает, все будет ошибкой. Но ошибки тоже бывают разными. Какая из возможных ошибок наименее серьезная?
Он понял, что Гана вопросительно смотрит на него и ждет ответа. Он даже прослушал, что именно она спросила.
— Что-что?
Она посмотрела настороженно.
— Что мы будем делать? — повторила она свой вопрос.
Что мы будем делать? Если бы он знал! Не ждет же она, что он решит за нее? Неужели непонятно, что это конец? Он же ей объяснял, что может жениться только с позволения начальства и на девушке с соответствующим приданым. Теперь мать не даст Гане приданого. Нет приданого, нет и свадьбы. Неужели она правду хочет, чтобы он произнес это вслух?
— Что-нибудь придумаем, — сказал он. Время, повторял он про себя. Мне нужно время, чтобы подумать. Наверняка я найду решение.
На самом деле, он уже знал решение, но не хотел себе в этом признаваться. В мирное время он охотно женился бы на Гане и даже готов был бы побороться за их счастье, но времена настали не те.
Для Ганы тоже безопаснее будет уехать, думал он. А если начнется война? Что она тогда тут будет делать совсем одна, если семья переедет за границу, а ему придется воевать. А ему придется, он же военный… Правда, если он женится на Гане, то прощай военная карьера… Ужас. Они встречаются чуть больше полугода, и, к счастью, между ними еще не случилось ничего такого, что бы его к ней накрепко привязало. Несколько поцелуев, ничего серьезного. Гана наверняка поймет, что он не может отказаться от будущего ради короткого романчика.
— Что мы придумаем? — спросила она. Он понимал, что ей нужен более конкретный ответ. Но сказать ей в глаза правду было слишком тяжело.
Что возможно так даже лучше для них обоих.
Гана уедет куда-нибудь, где никого не будет беспокоить, что она еврейка, а он со временем женится на какой-нибудь девушке, происхождение которой не будет вредить его карьере военного.
— Через несколько месяцев я закончу училище, — сказала Гана, и Ярослав испугался, что это намек. Неужели она всерьез ждет, что он сейчас сделает ей предложение? Но Гана, к счастью, продолжала. — Мама сказала, что подождет, пока я закончу учебу. А тем временем будет искать арендатора для нашего дома, чтобы на каникулах уехать к дяде в Англию.