Гандболист. Часть первая
Шрифт:
После обязательных процедур с едой и разговорами пришло время приступить к делам. С необъяснимым трепетом я направился в комнату. Прокрутил позолоченную ручку и отворил дверь. Она чуть отрывисто и до боли знакомо скрипнула, я улыбнулся и зашел внутрь. Запах родного места навеял приятные воспоминания. Вот она, моя комната, моя крепость, царство детства, мое укромное местечко. Я вошел, осмотрелся. Вроде бы ничего особенного, самая обыкновенная комната: небольшой прямоугольник с желтыми потускневшими обоями, старая кровать, бежевые стеллаж, комод и шкаф. На стенах бледные следы от когда-то висевших картин, рядом – тоскливо торчащие шляпки гвоздей. Прямо напротив двери небольшое окно с деревянной рамой, плохо выкрашенной в желтый цвет, на ней жалюзи, прикрученные на саморезы. Раньше мне нравился желтый цвет в интерьере, казалось, он придает моему жилищу солнечного тепла и отдаленно напоминал золото. У окна – шатающийся рабочий стол черного цвета, а рядом стул с протертыми до блеска подлокотниками. Под ним,
Но я вспомнил, зачем пришел. В углу стоял тот самый шкаф, в котором и находились мои пожитки. Хлипкие дверцы отворились, показывая содержимое. На вешалках висела старая одежда, в основном зимняя, свитеры, ветровки, куртки. На верхней полке лежали мои портреты и шаржи. Их здесь скопилось с десяток, друзья упорно вручали мне такие подарки на праздники, полагая, будто я останусь в восторге. Что может быть хуже твоего портрета, написанного плохим художником, в качестве подарка?! Справа от этих картин пылились блокноты со старыми записями, целями и размышлениями, школьные тетради, вырезки из газет с моими фотографиями, брелоки, сувениры. Внизу, у левой стенки, скучали советские гантели, когда-то и дня не проходило без них. Рядом стояли раздутые пакеты с подушками и одеялами, сверху были навалены выцветшие покрывала. Я перебирал содержимое в надежде отыскать там что-то ценное, но ничего не находил. Эти вещи теперь не представляли для меня былой значимости, сегодня я научился легко отказываться от ненужного и освобождать пространство для нового. А значит, практически все из шкафа должно отправиться на мусорку. И вдруг в самом углу, под покрывалами, я обнаружил картонную коробку и с любопытством достал ее. Гулкое позвякивание, доносящееся из ее недр, отразилось в моей груди тонким трепетом. Сердце сжалось. Я сразу вспомнил, что там находилось.
Не решаясь открыть коробку сразу, я отставил ее в сторону и проверил другой угол шкафа. Там лежала закупоренная бутылка водки. Когда-то я собирал на свой день рождения большую компанию и покупал алкоголь. Сегодня эта бутылка водки могла мне пригодиться разве что для бытового применения. Уже несколько лет я не пью алкоголь, только по редкому случаю, он просто перестал быть для меня привлекательным. Крутя бутылку в руках, я решал, что с ней делать: выкинуть или забрать домой. Но, на самом деле, мне было плевать на водку, я просто оттягивал время, чтоб не открывать коробку из дальнего угла шкафа. Набрав воздуха в грудь, я переместил ее на свет и начал рассматривать. Картон выцвел, нижний угол был смят, а верхние края надорваны. На одном боку застыли следы какой-то жидкости, а на другой имелась надпись «Фортуна», сделанная ручкой. Решительно подняв коробку, я высыпал содержимое на кровать. Клубы пыли поднялись в воздух, послышался металлический звон, будто где-то зазвучали волшебные маленькие колокольчики. Дыхание замерло. Я присел. Передо мной лежали мои спортивные награды. Все то, что заработано трудом, потом и кровью. Я аккуратно провел пальцами по медалям, ощущая их прохладу, стер пыль. Запах прошлого пропитал ленточки. Здесь были награды, о которых я совсем ничего не помнил, и те, что крепко запечатлелись в моей памяти как свидетели ярких событий. Я брал в руки каждый предмет и тщательно разглядывал. Вспоминал, улыбался, грустил.
«Это и все? – спросил я кого-то. – Шестнадцать лет я отдал спорту, шестнадцать долгих и тяжелых лет. А что взамен? Что гандбол дал мне? Десятка три-четыре потускневших медалей, пыльные кубки, значки, вымпелы, папку выцветших грамот, оперированное колено, шрамы по всему телу, засечки в памяти, тоску и чувство незавершенности…» Я поднял побледневшую табличку «Лучшему игроку международного турнира», к которой болтом была привинчена фигурка прыгающего гандболиста. Только теперь крепление ослабло, и гандболист висел вниз головой. К горлу подступил ком. Стало тяжело дышать. И вдруг пространство начало искажаться, комната расширялась на глазах и вмиг стала большой, как и раньше. Я превратился в застенчивого семилетнего мальчишку, а за окном проплывал 1996 год.
Глава 1
Если подойти к вопросу с философской точки зрения и смотреть в корень, то, пожалуй, все, ну или почти все в этом мире мужчинами совершается из-за женщин, ради женщин или вопреки им. Мы совершенствуемся, становимся сильнее, смелее, идем на подвиги, дабы снискать женскую любовь. Вот и моя история не стала исключением в этой эволюционной схеме. Несмотря на то что еще до моего рождения гандбольная школа расположилась в десятке метров от нашего дома, причиной пришествия в этот вид спорта, который кардинально изменит мою жизнь, стала девушка.
Шли далекие и не слишком благоприятные для страны девяностые годы. Последствия развала Союза и кризис, очередная фаза перестройки, Ельцин, путч, дефолт, разруха, приватизация, первая чеченская война, теракты по всей стране, разгул преступности и прочие бонусы эпохи. Правда, об этом я знал лишь из старого лампового телевизора и возмущенных монологов моего дедушки. Говорили, что молодая Россия переживает непростые времена, однако я, увлеченный познанием дворового мира, тягостей этого периода совсем не ощутил. Точнее, не так, я просто не знал другой жизни и принимал происходящие события как данность. Пока в мире взрослых нарастала нервозность, копились и множились проблемы, в нашем детском мире светило яркое солнце.
К этому моменту я был щуплым лопоухим мальчишкой с ясными голубыми глазами, вихром в челке русых волос и продольным шрамом на лбу. Его я заработал, героически упав с карусели во время прогулки с моим прадедом – военным фельдшером, прошедшим всю Великую Отечественную. Шрамом я дорожу до сих пор, это одно из двух воспоминаний о моем прадедушке. Во втором памятном фрагменте он разрезает перочинным ножиком большое желтое яблоко на четыре дольки и протягивает их мне. Кажется, я и сейчас помню аромат фруктовой свежести, согнутый мизинец и темноватые линии ладони прадедушки. Яблоко таяло во рту, а пальцы стали липкими от сока. Столько всего происходило между нами, но мне почему-то запомнились лишь эти два фрагмента. Удивительно устроена наша помять. Она фиксирует сюжеты и мгновения по только ей известному алгоритму. Я не понимал и не понимаю до сих пор, чем именно какой-нибудь бытовой момент заслужил остаться в сознании яркой печатью, вытеснив более важные.
Жизнь в то время складывалась непросто, хотя, в сравнении с послевоенным детством моих бабушки и дедушки, все казалось сносным и даже благоприятным. Загородного замка и родового поместья у нашей семьи не имелось, престарелых щедрых родственников с виллой в Англии также не нашлось. Мы жили в трехкомнатной квартире большой и шумной семьей: я с сестрой, мама, бабушка и дедушка, пушистый пес по кличке Альф, смесь йоркширского терьера и дворняги, и рыжий кот с незамысловатым именем Рыжик. Раньше нас было больше. Сначала от нас съехала моя тетя, а затем… погиб мой отец. Это случилось, когда мне было семь лет, прямо в начале сентября. Я только пошел в первый класс, получил букварь, обрадовался, что становлюсь взрослым, и тут… Долгое время я не мог принять его уход. Казалось, это все как бы понарошку. На самом деле он жив и благополучно проживает где-то в другом городе, только ему почему-то нельзя видеться со мной, иначе он уже обязательно появился бы. Я долго и всерьез ждал, что однажды все прояснится, он придет и скажет: «А это была неправда, вот он я, целый и невредимый, и я так по тебе соскучился». Потом он обнимет меня, и мы пойдем гулять в парк. Я расскажу ему, что нового узнал в школе, покажу тетрадь с ровным почерком, прочитаю несколько строк детского стишка, выученного наизусть, и продемонстрирую бицепсы на худеньких руках. Ох, как он будет мной гордиться… Еще несколько лет папа мерещился мне на улицах города: в окне проезжающего мимо автобуса, среди потока прохожих, отдаляющихся от меня, и я с надеждой высматривал его фигуру. В каждом высоком усатом мужчине я искал своего папу, но всякий раз ошибался.
Вскоре я познакомился с понятием «неполная семья». Взрослые часто употребляли это выражение, перебирая какие-то бумажки. К сожалению, таких семей было много в то время. Мама, дедушка и бабушка днями напролет работали, чтоб прокормить всех нас. Помню усталый опустошенный взгляд мамы, обычно сильной и энергичной, когда в день зарплаты она возвращалась без денег. Обрывки фраз из нервных разговоров взрослых долетали до моих ушей: «Три месяца не платят… Сил больше нет… деньги обещают в марте…» Мама работала микробиологом в ветеринарной лаборатории. Когда она приходила домой, в прихожей появлялся ни с чем не сравнимый аромат – смесь приятных духов, медицинских препаратов и родного маминого запаха. Сколько я ее помню, она всегда испытывала любовь к животным. Соседи, имеющие питомцев, здоровались с ней особенно почтительно и всякий раз задавали вопросы насчет здоровья их любимцев. По вечерам мама ходила по соседям, но не гостить, а помогать лечить домашних животных: делала уколы, давала лекарства и даже проводила несложные операции. Мне нравилось наблюдать, как во дворе ей улыбаются благодарные знакомые. Еще мама прекрасно готовила и умела создавать из копеечных продуктов вкусные блюда. Но больше всего мне нравились ее блины: тонкие, с румяной корочкой по краям. Однажды я прокусил язык, поедая блины, настолько они были вкусные.
Бабушка занимала должность технолога на хлебокомбинате. На работе она ходила в белом халате, строго следя за производственными процессами. Я любил бывать у нее на заводе. Массивные котлы месили тесто, на черных полосках конвейера весело ехали пряники и булочки, огромные противни медленно вращались, превращая тесто в хлеб. Масштабное производство вызывало во мне восторг. К тому же на хлебокомбинате мне уделяли много внимания: кто угостит горячим пряником, кто протянет бублик, а кто преподнесет только что приготовленную ромовую бабу. Дома у нас всегда имелся свежий хлеб. Вместе с ним каждый вечер бабушка приносила нам с сестрой по сладкой булочке или кофейному прянику. Помню, как я с нетерпением ожидал ее возвращения и первым бежал открывать дверь, услышав звонок.