Гангстер
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду? — спросил он ровным голосом, и лишь хрипотца, появившаяся у него в горле против воли, выдавала крайнюю нервозность.
Жозефина глубоко вздохнула; воздух грохотал в ее легких, как железная цепь по ржавой жестяной крыше. Взяв чашку, она допила остатки успевшей остыть лимонной воды. Потом посмотрела на Анджело; в глазах этой суровой женщины стояли столь непривычные для нее слезы.
— Я не стану настраивать сына против его отца, — проговорила она в пространство. — Какой бы ни был грех.
— Он — мой отец, — сказал Анджело. — Я не отвернусь от него.
—
— Я найду место для него, — сказал Анджело, его мягкие глаза всматривались в усталое лицо Жозефины.
Старуха улыбнулась, кивнула и вытерла влажную верхнюю губу измятым носовым платком.
— А как же Ангус, Ида и Пуддж? — спросила она. — Для них у тебя тоже всегда найдется место?
Анджело задумался, а потом кивнул.
— Да.
— Ты не можешь оставаться и с ним, и с ними, мой маленький, — сказала Жозефина. — Когда–нибудь — уже скоро — тебе придется выбрать между ними. И этот выбор будет означать, какой будет твоя жизнь, когда ты станешь взрослым.
— Я не могу отвернуться от моего отца, — сказал Анджело. — Он отказывается от всего ради меня.
— И ты тоже откажешься ради него от всего, что у тебя может быть в жизни? — спросила старуха. — Ты пойдешь на это ради своего отца?
— Да, — твердо ответил Анджело.
— Тогда ты должен знать, — сказала она. — И я обязана сказать это тебе, потому что никто, кроме меня, не знает правду. Когда я умру, она будет похоронена вместе со мной.
— Тогда скажи мне, — попросил Анджело. — Пожалуйста.
— У тебя был старший брат, — сказала она. — Там, в Италии. Его звали Карло, и когда он умер, ему было восемь лет. Примерно столько же, сколько тебе сейчас.
— Как он умер? — спросил Анджело, снимая нагревшуюся тряпку со лба Жозефины.
— Его застрелили, — сказала она; она произносила слова с усилием, словно выталкивала их изо рта по одному. — Застрелил человек, которому он верил и которого любил.
— Какой человек? — спросил Анджело. Он стоял, вытянувшись во весь рост, как будто уже предвидел ответ.
— Твой отец, — сказала Жозефина. — Паолино убил свою родную кровь, чтобы не позволить ему уйти с людьми из каморры.
— Такими, как твой муж? — спросил Анджело.
— Да, — подтвердила Жозефина.
Анджело понурил голову и отвернулся от кровати. Жозефина протянула руку, схватила его за локоть и удержала около себя.
— Ты не должен показывать ему, что ты об этом знаешь, — наставительно сказала она. — Пока не подойдет время.
— А когда это будет? — спросил Анджело.
— Когда ты сделаешь свой выбор, — сказала Жозефина. — Но до тех пор ничего не говори и ничего не делай.
— Он увидит это в моих глазах, — сказал Анджело.
— Он сломлен, — сказала Жозефина, опустив голову обратно на подушку. — А сломленный мужчина не видит ничего того, что должен видеть.
— Зачем ты рассказала мне это?
— Ты никогда не должен быть таким, как он, — ответила Жозефина; теперь ее слова звучали намного мягче. — Там, где он слаб, ты должен быть сильным. Ты должен встречать своих врагов лицом к лицу, а не бегать от них. Тебе никогда не придется прятаться, Анджело. Зато ты всегда будешь драться.
— Поэтому папа говорит, чтобы я держался подальше от Иды? — спросил Анджело. Косые лучи солнца зажигали искорки в его глазах.
— Он боится ее, — объяснила Жозефина. — И англичанина, Маккуина, тоже боится. Зато тебе они смогут показать выход. Не волнуйся, мой маленький. Ты будешь жить и встретишь свою судьбу.
— А что будет с папой? — спросил Анджело.
— Он тоже встретит свою судьбу, — ответила Жозефина.
Анджело отошел от кровати. Он раздвинул шторы и долго смотрел на ряды крыш, под которыми находились такие же жалкие наемные квартиры. Обхватив руками грудь, он пытался заглушить новую боль, а его сознание заполняли образы матери, которую ему никогда не доведется узнать, и брата, с которым он никогда не встретится.
И отца, против которого ему когда–нибудь придется выступить. Буря, разыгравшаяся в его душе, была порождена чувством, мало знакомым ему до сих пор, — ненавистью.
Чтобы понять истинные мотивы поступков гангстера, ищите за ними месть. Это мотор, который ведет его вперед, стимулируя жадное стремление к власти. Жажда мести может долго кипеть под зеркально спокойной поверхностью, зреть, усиливаться и ждать возможности нанести удар. Горячее желание расквитаться за что–нибудь — это визитная карточка всех знаменитых гангстеров. «Отомстить за то или другое стремится каждый человек, — говорил Пуддж. — Но настоящий вкус исполненной мести может почувствовать только гангстер. Кто знает, может быть, Анджело так или иначе пришел бы к этому, увидев, что у него практически нет иного выбора? Но на деле Анджело Вестьери стал гангстером в тот день, когда узнал о своем брате, в тот день, когда он узнал правду о своем отце. Старухе удалось напоследок сделать то, к чему она стремилась все эти годы. Она взорвала мост, соединявший Анджело с его отцом, освободила его сердце от груза сыновней привязанности, чтобы он стал одним из нас».
Через две недели после того, как Жозефина открыла ему правду о прошлой жизни отца, Анджело Вестьери стоял на коленях около ее постели, держа ее руки в своих, и, склонив голову, прислушивался к ее слабеющему дыханию. Мальчик изо всех сил сдерживал слезы, он ни за что на свете не согласился бы показать хоть какой–то признак слабости этой женщине, которая учила его, что слабости нужно страшиться больше, чем любой болезни.
— Я рада, что ты со мной, — чуть слышно прошептала Жозефина.
— Я не хочу, чтобы ты умирала, — отозвался Анджело, упиравшийся лбом в иссохшую за время болезни грудь старухи.
— Пришло мое время, — сказала Жозефина.
— Я никогда не забуду тебя, — прошептал Анджело.
— Никогда не забывай мои слова, — поправила Жозефина.
Анджело поднял голову, заглянул в глаза Жозефине и кивнул.
В комнате было темно и тихо, задернутые шторы колыхал прохладный ночной ветерок. Анджело еще долго оставался там, не открывая глаз, он крепко обнимал умиравшую старуху, его руки нежно гладили ее лицо. Он последний раз в жизни грелся рядом с нею.