Гангстеры
Шрифт:
— Что? — спросил я.
— Где тебя черти носили? Неужели ты не мог позвонить? Хотя бы раз!
— Позвонить! — сказал я. — Я звонил тебе без конца!
— Вот как… — ответила она, склонив голову набок и прищурившись.
Она мне не верила.
— Конечно, звонил, — сказал я. — Правда же? — Я посмотрел на старика югослава.
Он, очевидно, все понимал, поэтому я и привлек его в качестве свидетеля. Он видел, как я сидел в каморке с телефонной трубкой в руке, но он не мог знать, кому я пытаюсь дозвониться. И все равно, я смотрел на него, смотрел умоляюще, как будто он мог подтвердить мои слова. И он подтвердил. С непререкаемым авторитетом он заявил:
— Он звонил тысячи раз… Каждый день…
Казалось, что Мод вот-вот расплачется, возможно, потому что от сердца у нее отлегло, но я понял это далеко не сразу. Потом она рассмеялась — она смеялась над собой, над нами. Она оторвала кусок грубой бумаги от рулона на стене и высморкалась.
— Ты пришла сюда с ним? — спросил я. — Не будем называть имен…
— Да, — ответила она. — И виноват в этом ты!
Мод выкинула бумагу в черный мешок для мусора. Взяв себя в руки и оглядевшись, она спросила:
— Мы что, так и будем здесь стоять?
Мы вышли через заднюю дверь, обогнули клуб, из которого доносилась уже новая песня, и двинулись по дорожке, ведущей к моему бунгало. Было уже темно, и я держал ее за руку, чтобы она не споткнулась о неплотно пригнанные известняковые плиты. Дверь в домик была заперта, свободной рукой я достал ключ и отпер. Мы вошли, так и не разжимая рук. Как только я закрыл дверь и включил свет, Мод прислонилась к двери. Наконец-то мы могли разглядеть друг друга как следует. Она притянула меня к себе. Прогулка немного освежила нас, краска сошла с ее щек. Мы коротко поцеловались. Мод облизнула губы, чтобы почувствовать вкус поцелуя.
Я зажег несколько ламп, наименее ярких, над кроватью, на столе. Мод села на край постели, выпрямила спину, положила сплетенные руки на колени. Я закурил и, чтобы освободить переполненную пепельницу, направился в сортир. Несколько окурков и немного пепла просыпалось мимо. Выглядело это противно, и я попытался собрать их и вытереть пепел со стульчака. Все это застало меня врасплох.
— Как дела?
— Нормально, — ответил я.
— А это… — она кивнула в сторону письменного стола, на котором лежала новая кипа бумаг.
— Не спрашивай.
— Почему?
— Мне стыдно.
— Чего?
— Может, не будем сейчас об этом?
Мод улыбнулась. Сейчас нам было не до литературы. Я опустил жалюзи.
— Комары…
— Он знает, что ты здесь.
— Спасибо.
— Придется ему с этим смириться.
— Может, его это вполне устраивает. Ведь он заполучил тебя обратно.
— Ты сам в этом виноват.
— В чем? В том, что переехал?
— Я приходила туда и звонила в дверь, каждый день… Звонила по телефону. Я места себе не находила, я не знала, что случилось. Что я должна была думать, а?
— Понятия не имею.
— Нет ты скажи, как по-твоему?
— Что я пропал, подобно Генри?
— А что еще мне оставалось думать?
— Прости, — сказал я, — но откуда мне было знать, что я тебе не безразличен?
Мод посмотрела на меня, так словно я оскорбил ее.
— Идиот, — сказала она. — Мы провели потрясающую ночь… и я по-твоему должна была просто пожать плечами… когда ты исчез, так же бесследно, как он…
— Я просто не выдержал. Я был на грани безумия. А тут еще ты…
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— А чего хочешь ты?
— Не знаю, — ответила она. — Все вышло именно так, как Генри и говорил. У него было какое-то шестое чувство.
— И что же он говорил?
— Если что-нибудь случится, все что угодно, я должна разыскать тебя. Он сказал, что ты хороший, что я достойна…
— Хороший?
— Да.
— И я должен этому верить?
— Прекрати.
— Ты достойна хорошего, — сказал я. — Это точно.
— Он это чувствовал. Он был уверен.
Мне захотелось съязвить, чтобы как-то защититься от ее серьезности и от угрызений совести, которые напомнили о себе, как только речь снова зашла о Генри. Чем дольше он отсутствовал, тем прекраснее становился.
— Я ужасно, ужасно испугалась, — продолжила она. — Думала, что это я — наивная и не поняла ничего… Я сходила с ума, мне все время было плохо. Оставался только один человек, у которого я могла спросить…
— Понимаю, — сказал я. — Тем более что он видимо и является отцом будущего ребенка…
Мод вздрогнула. До этого она смотрела прямо перед собой, как будто не желала видеть мою убогую обстановку. Теперь она уставилась на меня:
— С чего ты взял?
— Прости, — сказал я. — Но ты же была беременна?
Мод рассмеялась, словно давая понять, что я полный идиот.
— Я и сейчас беременна, — ответила она. — Только конечно же от Генри!
— От Генри…
— Я же говорила тебе!
— Нет, не говорила.
— Говорила.
— Нет. И сам я не спрашивал.
— Но я точно помню.
— Мод… — сказал я и посмотрел ей в глаза.
Она отвела свой взгляд. Я докурил сигарету и пожалел, что у меня нет ничего спиртного. Мне захотелось выпить. Я был счастлив — я давно уже не был так счастлив, я чувствовал, что я существую, что на меня смотрит женщина, которой я нужен. Мне следовало бы держаться от нее подальше, своим присутствием она мучила меня больше, чем отсутствием, но все это сочеталось с восхитительным чувством вновь обретенной уверенности в себе. Она согласилась, даже сама сказала, что мы провели вместе «потрясающую» ночь — ночь, от которой она отказалась на следующее же утро; я не мог понять почему, но с уважением относился к ее решению. Угрызения совести могут принимать какую угодно форму.