Гангстеры
Шрифт:
— Что я могу добавить? Честное слово, ничего. Все сказано. Это не признание, это роман-эпопея!
Ноди складывает газету. Лицо Лутреля становится прозрачным. Хорошо знающий его Корнелиус испытывает легкую дрожь. Жозеф Ферран допустил неосторожность, посвятив в свои дела служащего. Ставка известна: жизнь за ошибку.
Не скрывая своей озабоченности, пятеро мужчин медленно садятся за стол в саду. Корнелиус разливает анисовый ликер. Лутрель залпом выпивает свою рюмку, затем наполняет ее снова дрожащей рукой и снова выпивает.
— Успокойся, старина, — пытается урезонить его Ноди.
Но ничто не может остановить Лутреля, когда он идет на поводу у своих инстинктов. Он берет бутылку в руку, подносит ее к губам и пьет большими глотками. Его щеки постепенно розовеют, глаза наливаются кровью. Он поднимается из-за стола, шатается, но продолжает пить. На его лбу выступают капли пота. Он ставит наконец бутылку на цветочную клумбу и начинает дико хохотать. Рэймон и Корнелиус подходят к нему в надежде успокоить его. Но Лутрель пьян и безумен. Он сует руку в карман жилета и достает пистолет тридцать восьмого калибра.
— Пьер, успокойся, — умоляет Корнелиус.
Но Лутрель не слышит его, как и никого другого в моменты психического кризиса.
— Пьер, убери свой пистолет, — говорит Корнелиус, не спуская с него глаз.
В ответ он слышит дикий хохот и выстрел. Лутрель стреляет в бутылку, стоящую в двух шагах от него. И он промахивается. В его глазах сверкает злобный огонек оскорбленного самолюбия. Он стреляет снова и снова промахивается. Пошатываясь, он готовится выстрелить в третий раз, но подошедший сзади Аттия хватает оружие. Он ставит подножку Лутрелю, и тот во весь свой рост растягивается на земле.
— Что происходит?
Все головы одновременно поворачиваются к двери кухни. Инспектор Ашиль с рюмкой в руке смотрит на присутствующих.
— Вы ведете себя неосмотрительно, — говорит он.
На берегу Марны рыбаки и гуляющие едва обратили внимание на выстрелы. В мире вообще и у Корнелиуса, в частности, происходит столько странных вещей, что это уже никого не удивляет. Однако инспектору Ашилю это не нравится. Как быстро он забыл о щедрых подношениях своих благодетелей! К нему снова вернулись апломб и ворчливые манеры полицейского. Бакшиш — это хорошо, но он не хочет рисковать своей карьерой. Жуя сигарету, инспектор приказывает:
— Уведите его. А вы пройдите туда, мне нужно с вами поговорить.
Аттия уводит Лутреля, продолжающего сопротивляться. Фефе помогает ему. Они направляются к лестнице, ведущей в спальни. Остальные следуют за Ашилем к бару. Корнелиус выпроваживает официанта на кухню, заходит за прилавок и разливает по рюмкам анисовый ликер.
— В чем дело, инспектор? — интересуется Ноди, недоверчиво глядя на Ашиля.
Полицейский наклоняется вперед, убеждается, что никто больше не слышит его, и тихо сообщает:
— Вам нужно вести себя тихо!
— Почему? — спрашивает Корнелиус.
— Потому что запахло жареным. Повсюду. В комиссариате мы получили инструкции: министр внутренних дел приказал прочистить весь сектор.
— Но это не впервые, — замечает Ноди с озабоченным видом.
— Нет, такой план, распространяющийся на всю территорию, разработан впервые, — возражает Ашиль. — Поэтому сидите тихо.
Полицейский поднимает рюмку, выпивает ее, ставит на место, поправляет свой китель цвета хаки, купленный на Блошином рынке.
— Я вас предупредил. Если узнаю что-нибудь новенькое, сообщу.
— Скажите, инспектор, когда вы снова заглянете к нам? — спрашивает Корнелиус, намекая на конвертик.
— Когда все немного утрясется, — резко отвечает Жюль Ашиль.
Согнув спину, полицейский удаляется на своем велосипеде с севшими шинами. Корнелиус машинально вытирает губкой прилавок, убирает пустую рюмку, наполняет другие. Ноди нарушает молчание:
— Ты думаешь, это действительно серьезно?
Хозяин «Кислицы» отвечает не сразу. Он качает головой, затем вздыхает.
— Если он отказывается от денег, значит, это действительно очень серьезно, — заключает он. — Фараоны готовятся к войне, надо быть начеку.
— Подождем, когда Пьер придет в себя, и примем решение, — говорит Ноди, проводя рукой по своим черным блестящим волосам.
Проходят часы. Аттия, Фефе и Ноди, угрюмые и молчаливые, обедают в зале ресторана. Шум и болтовня клиентов, элегантных и богатых людей, в большинстве своем парочек, приехавших провести день на берегах Марны, которые спокойно оплачивают счета, предъявляемые им Корнелиусом, раздражают их. Ноди, собиравшийся прогуляться с Пьереттой, начинает терять терпение. Он кружится по комнате, в которой сейчас Аттия и Фефе равнодушно играют в карты.
На берегу юноши и девушки в туфлях на толстых пробковых подошвах, с загорелыми лицами и руками голосят песни. Раздраженный Корнелиус выпроваживает бродягу, сбившего его в подсчетах. Атмосфера остается по-прежнему напряженной, когда в дверях появляется Лутрель. Его волосы взъерошены, в глазах красные прожилки, рубашка вылезла из бежевых габардиновых брюк. Он уверенно подходит к бару и просит у Корнелиуса чашку черного кофе.
— Мне плохо, — говорит он сиплым голосом.
— Сейчас сварю тебе кофе, — отвечает Корнелиус, включая кипятильник в розетку.
Лутрель с трудом делает глоток.
— Я ничего не помню!
Как бы желая утихомирить боль, от которой разрывается его голова, он обхватывает ее руками. Чашка кофе дрожит в его руке. Он подходит к столику, за которым сидят Аттия и Фефе, и садится на стул.
Ноди и Корнелиус в свою очередь придвигают стулья. Рэймон без вступления резко вводит Лутреля в суть разговора с Ашилем. Пьер, несмотря на недомогание, слушает внимательно и не перебивает.
— На некоторое время придется затаиться, — предлагает Аттия, надеясь воспользоваться случаем, чтобы спокойно вернуться в семью и заняться своими делами.