Ганнибал. Бог войны
Шрифт:
Женщина посмотрела в изножье постели, где, свернувшись клубочком, спал кот. «Счастливый», – подумала она. Когда Ганнона не было рядом, она кормила его объедками со своей тарелки, но мясо было слишком большой редкостью, чтобы давать коту. Если б не соседские мальчишки, для забавы охотившиеся на крыс, Ганнибалу доставалось бы мало мяса. После удачной охоты они приносили ему одну-двух. Раз в неделю Аврелия давала им серебряную монетку, чтобы они не забывали про кота. К счастью, мальчишкам самим нравилось его кормить, и женщине не приходилось возиться с мертвыми грызунами – она настояла, чтобы кормление происходило в близлежащих переулках.
Немного полежав, Аврелия встала и оделась. Через щели в ставнях стало пробиваться солнце – начинался день. Если прямо сейчас пойти в пекарню, то больше шансов купить хлеба. И лучше, когда он горячий, только что из печи. И с ночного лова уже вернутся рыбаки, с воодушевлением подумала Аврелия. Рыба была одним из немногих продуктов, какие продавались в изобилии, и Ганнон, когда придет, будет рад тарелке жареного тунца или макрели. Ради этого стоит пройти несколько улиц к торговцу рыбой, посмотреть, что у него есть. А заодно можно зайти на рынок за овощами.
Но боль вернулась. Ей по-прежнему казалось странным ходить куда-то без Публия. «Я тоскую по тебе каждый день, мой маленький, – подумала она. – Да присмотрят за тобою боги в Элизиуме. Когда-нибудь мы встретимся там». Когда он умер, она ежедневно хотела отправиться вслед за ним, но любовь к Ганнону удержала ее. Жизнь одна, и ее надо прожить, а не закончить преждевременно. Она увидится с Публием, когда придет время. А до того ей хотелось завести детей с Ганноном. Не сейчас, ибо это было бы безумием, но когда настанет долгожданный мир. А до того она будет принимать травы, которые продают некоторые повитухи…
На улице закричал мальчик, рыжеволосый предводитель крысоловов, и она улыбнулась. Ганнон говорил, что, не считая рыжих волос, этот мальчишка напоминает его самого в детстве. Мысль об ухаживании за миниатюрной версией Ганнона согрела ей душу. Взяв корзину и кошелек, она собралась за покупками.
Тан-тара. Тан-тара. Звук повторялся снова и снова. Тан-тара. Тан-тара-тара. Тан-тара-тара.
Звук вывел Ганнона из глубокого забытья. Труба, тупо подумал он. Долбаная труба. Кто бы ни играл, нужно засунуть трубу ему в задницу. Это быстро заставит его замолкнуть.
Другие зашевелились и раздраженно закричали:
– Отвали!
– Не наша смена.
– Сегодня праздник, идиот!
К неудовольствию Ганнона трубач продолжал трубить, несмотря на их негодование. Сигнал звучал и звучал, пока карфагенянин не пришел в себя настолько, чтобы воспринимать окружающее. Он лежал на грязном полу, частично под столом. Рядом в бессознательном состоянии валялся Клит. Между ними стоял чудом не опрокинутый, наполовину пустой кувшин вина. Поняв, что они все еще в «Трезубце Посейдона», Ганнон дотянулся ногой и пнул Клита.
– Ур-р-р-р, – откликнулся тот. – Боги, как болит голова!
– У меня тоже, – сказал Ганнон, пытаясь набрать во рту слюны, чтобы плюнуть.
Ничего не добившись, он приподнялся на локте и припал к кувшину. Кислятина заставила его закашляться. Он все-таки проглотил и сделал еще глоток.
– Немного на опохмел. – Он протянул кувшин Клиту. – Хочешь?
Тан-тара. Тан-тара-тара.
Лицо Клита, до того вялое и изнуренное, переменилось. Разинув рот, он взглянул на Ганнона.
– Это уже давно продолжается?
– Не очень. А что?
– Греки не трубят в трубы.
Опираясь на стол, Клит поднялся на ноги.
– ПОДЪЕМ! ПОДЪЕМ, БОЛВАНЫ! В ГОРОДЕ РИМЛЯНЕ! ПОДЪЕМ! ПОДЪЕМ!
Мгновенно все зашевелились. Одолевавшая Ганнона тошнота усилилась. Он подавил ее и с усилием встал.
– Как? Как они могли проникнуть?
– Это ты мне скажи! – крикнул Клит. С диким взглядом он заметался и вскоре уже опоясался мечом. – Наверное, какой-нибудь предатель, – с горьким смехом предположил он. – Города всегда так берут, верно?
– Наверное.
Ганнон нашел под столом свое оружие, там же валялся шлем. По крайней мере, они пришли в таверну, не заходя домой переодеться. Он и Клит оставались в доспехах.
– Откуда звучала труба?
– Кто же знает? Давай, выйдем и разберемся.
Ганнон посмотрел на остальных вокруг. Они представляли собой смесь разных подразделений. Здесь были и ветераны, но большинство составляла молодежь, набранная в войско, когда началась осада. Паника у них на лицах многое ему сказала.
– Ты, ты, ты и ты! – скомандовал Клит.
Четверо солдат, на которых он указал – ветераны, – откликнулись. «Уже кое-что», – подумал Ганнон. Они приблизились.
– Командир? – сказал один.
– Хватайте любое оружие и выходите к нам на улицу, – рявкнул Клит. – Быстро!
– Есть!
Они стали рыскать по полу среди разбитых чаш, пролитого вина и блевотины.
Снаружи царил хаос. Звуки трубы прекратились, но туда-сюда метались обезумевшие люди. Парами и тройками бродили солдаты, многие еще пьяные. Из окна второго этажа какой-то полуодетый командир выкрикивал команды, но солдаты не обращали на него внимания. В воздухе носились противоречивые слухи: римляне прорвались через несколько ворот; они уже перебили половину гарнизона; Эпикид убит; в Большую гавань вошел флот вражеских трирем. Мимо проковыляла женщина с плачущим ребенком, в панике зовя старшего, который потерялся. Какой-то сумасшедший с длинными грязными патлами и пронзительным взглядом громогласно объявлял конец света. Лавочники, только что открывшие свои лавки, захлопывали двери.
Ганнон старался сохранять спокойствие. Несмотря на весь свой боевой опыт, он никогда не бывал в подобной ситуации. «Аврелия, – подумал он. – Аврелия…» То, что она римлянка, не будет значить ничего для обезумевших от крови легионеров. Да защитят ее боги…
– Что нам делать?
В ответ Клит схватил за локоть спешащего мимо солдата. Тот воззрился на него и потянулся к мечу, но потом успокоился, поняв.
– Командир?
– Ради Гадеса, что происходит? – спросил Клит.
– Говорят, отряд римлян поднялся на стену у башни Галеагра. Они перебили гарнизон и двинулись к Гексапилам. Не знаю, но, наверное, сигнал трубы дал знать остальным ублюдкам снаружи, что ворота, одни или несколько, открыты.