Ганзейцы. Савонарола
Шрифт:
Между тем едва Пьетро Медичи покинул город, как предприимчивый доминиканский монах захватил в свои руки бразды правления, но в такой умеренной форме, что в первое время народ не мог заметить его честолюбивых стремлений. Хотя Савонарола по-прежнему оставался настоятелем монастыря Сан-Марко и не выходил из скромной роли советника представителей нового правления республики, но он был душой всех распоряжений, так что вскоре всё делалось по его воле.
Анна с дочерью отправились на покой в отведённую им комнату, но встревоженной матери не спалось в эту ночь. Здесь, в этом городе, должна она была начать свой трудный подвиг и сделать попытку спасти сына от грозящей ему гибели. Беатриче была менее взволнована, потому что не придавала большого значения обращению брата. Она не раз слышала рассказы о лжеучителях, распространявших ересь среди народа, большинство из них вернулось в лоно церкви, чтобы избежать
На следующее утро солнце рано заглянуло в спальню обеих женщин; когда Анна открыла окно, то её приветствовал такой светлый и тёплый день, какой бывает только весной. На улице уже проснулась деловая жизнь, лица проходивших мимо людей сияли весельем; по их торопливой бодрой походке можно было заключить, что предстоящий день имеет для них особое значение.
Озабоченная мать стала невольно прислушиваться к отрывочным долетавшим до неё словам, чтобы узнать причину радостного настроения толпы. Она скоро была выведена из недоумения, так как все говорили о наступающем карнавале. Это обстоятельство было совершенно упущено ею из виду, но могла ли она помнить о веселье среди забот, наполнявших её сердце. В былые времена карнавал был радостным, весёлым праздником для неё и детей, но эти счастливые дни давно прошли. Если удастся дело, ради которого она предприняла тяжёлый, далёкий путь, то она посвятит остаток своих дней усердной молитве и благочестию и не будет больше принимать участия в суете мирской.
Но ей было жаль Беатриче. Зачем лишать её любопытного зрелища! Пусть она увидит вблизи флорентийскую жизнь и взглянет на пёструю толпу, которая всё увеличивалась! Не беда, если они часом позже отправятся в женский монастырь, назначенный им для пристанища патером Евсевием, и перед этим пройдут по главным улицам города. Быть может, им удастся увидеть или услышать что-либо, относящееся к их делу.
Синьора Анна разбудила спящую дочь и помогла ей одеться. Затем они отправились в ближайшую церковь и, отстояв раннюю обедню, вышли на улицу.
Толпа, наполнявшая главные улицы, превзошла все их ожидания, они должны были невольно следовать за потоком людей, который уносил их то в одну, то в другую сторону. Таким образом, прошло довольно много времени, прежде чем они достигли площади Синьория.
В одной из улиц, выходивших на площадь, они увидели странную процессию. Это был длинный ряд детей, которые шли попарно, в сопровождении отряда драбантов. Каждый из детей нёс в руках что-либо, относящееся к карнавалу или что служило выражением «мирской суетности», как, например, маски, пёстрые костюмы, парики, а также картины, книги, перчатки, шкатулки с драгоценностями, карты, игральные кости, различные украшения. За детьми тянулось шествие девушек, одетых в белые платья; они несли простые глиняные чашки, которые протягивали любопытным для сбора подаяний. Затем следовал хор музыкантов. Отряд вооружённых солдат замыкал шествие, к которому примкнула многочисленная толпа людей всех возрастов с громким пением духовных гимнов.
Обе женщины, только что прибывшие в город, не знали, какое значение может иметь эта процессия, и пошли вслед за ней из любопытства, чтобы видеть по крайней мере, куда она направляется. Но шествие мало-помалу вышло на площадь и остановилось перед палаццо Синьория. Здесь была поставлена высокая кафедра для проповедника, у которой стояло множество доминиканских монахов.
Сердце синьоры Анны усиленно забилось, когда она увидела среди монахов своего сына Джироламо, который с радостным лицом следил за приближающейся процессией и затем отдал какие-то приказания окружавшей его братии.
Дети и молодые девушки по указанию монахов стали полукругом около кафедры, между тем как драбанты удалили остальных участников процессии, которые присоединились к толпе. Площадь была переполнена народом, во всех окнах и даже на крышах видна была сплошная масса голов; все следили с напряжённым вниманием за каждым движением Савонаролы.
С того момента, как синьора Анна узнала своего сына, всё приобрело для неё такой живой интерес, что она употребила отчаянные усилия, чтобы пробраться вперёд сквозь тесно окружавшую её толпу. Она сообщила о своём открытии Беатриче, которая с удвоенным любопытством стала следить за странным зрелищем, проходившим перед её глазами.
Дети снесли на середину площади принесённые ими вещи, сложили их в виде пирамиды с помощью монахов. Из шкатулок вынуты были все драгоценности: дорогие камни, золотые и серебряные украшения и собраны в большую вазу. Затем пустые шкатулки были сложены с многими вещами, как, например, масками, костюмами, париками, картинами, книгами и пр., так что мало-помалу пирамида достигла значительной высоты. В это время девушки, одетые в белые платья, раздавали нищим деньги, собранные ими по дороге.
Наконец на площади снова водворился порядок, все вернулись на прежние места, и Савонарола взошёл на кафедру среди громких криков народа. Трудно передать словами, что происходило в эту минуту в душе его матери. Она снова видела перед собой любимого сына, из-за которого пролила столько слёз. Его небольшая худощавая фигура, с выразительным лицом и глубокими проницательными глазами, возвышалась над толпой, которая с такой радостью приветствовала его появление. Но все замолкли, когда он вошёл на кафедру, чтобы не проронить ни одного сказанного им слова.
Когда Джироламо начал свою проповедь среди глубокого молчания, царившего на площади, сердце матери усиленно забилось от охватившего её волнения, она была очарована силой его речи и благозвучием голоса. Он объяснял значение праздника, вновь учреждённого во Флоренции по его инициативе. В продолжение столетий этот день был торжеством безумия и люди приносили щедрые жертвы мирской суете. Тираны издавна обольщали безрассудный народ играми и обильной раздачей хлеба и ослепляли его, чтобы скрыть от него свои личные себялюбивые стремления. Мишурный блеск и безумное веселье всегда считались лучшим средством, чтобы отуманить чувства людей, и во Флоренции искони существовал обычай справлять этим способом всякие праздники. Но город, который до сих пор славился своим невоздержанием и безнравственностью, должен сделаться отныне Божьим градом, образцом для Италии и целого мира. Этот переворот может совершиться только посредством общего покаяния, которое должно произойти не только внутри человека, но и выразиться в его внешности. В детях заключается будущность человечества, и к ним должен обратится тот, кто хочет возродиться духом и одержим стремлением к полному внутреннему преобразованию своего нравственного существа. Ввиду этого несколько дней тому назад всем детям города поручено было неотступно умолять своих родителей, чтобы отдали им всё то, что соответствовало их суетным стремлениям и чем они пользовались во время карнавала. При этом дети должны были даже прямо забирать эти вещи, где они им попадались под руку, также произведения искусства и сочинения прославленных поэтов, вредных по своему направлению. Всё это приказано было удалить из домов и принести сюда, на площадь, потому что здесь будет показан наглядный пример, как ничтожны и легкоразрушимы суетные мирские радости. Пусть это послужит в назидание детям и взрослым, что они обязаны серьёзно стремиться к достижению высших благ, чтобы показать миру, как велик и непобедим народ, который живёт по воле Божьей и отрешился от мишурного земного блеска.
В то время как Савонарола говорил свою проповедь, монахи приводили в порядок пирамиду. Последняя была устроена уступами наподобие костров, на которых некогда сжигали тела римских императоров. Внизу были сложены маски, накладные бороды, маскарадные костюмы и т. п., книги итальянских и латинских поэтов, между прочим Марганте, Луиджи Пульчи, Боккаччо, Петрарки, а также драгоценные печатные пергаменты и рукописи с миниатюрами. Затем следовали различные украшения и принадлежности женского туалета: духи, зеркала, вуали, накладки из волос; сверху всего этого положены были лютни, арфы, шахматные доски, игральные карты и пр. Два верхних уступа были наполнены разного рода картинами, в особенности теми из них, на которых были изображены знаменитые красавицы под классическими именами Лукреции, Клеопатры, Фаустины, отчасти и настоящие портреты, как, например, прекрасной Бончина, Ленакорелла, Бина, Марии де Ленци и др. По дошедшим до наших дней свидетельствам, присутствовавший при этом венецианский купец напрасно предлагал синьории 20 000 дукатов за вещи, сложенные в пирамиде.
Едва Джироламо кончил свою речь, как члены синьории вышли на балкон, и в то же время звуки труб и звон колоколов огласили воздух.
Настоятель Сан-Марко подал знак рукой; один из послушников монастыря подошёл с зажжённым факелом к пирамиде и поджёг её. Музыканты заиграли народный гимн, к которому присоединилось пение детей и народа. Между тем взвившееся пламя мало-помалу охватило пирамиду, которая вскоре превратилась в пепел среди радостных криков толпы.
Савонарола сошёл с кафедры и, бросив торжествующий взгляд на догоревшую пирамиду, медленно направился по дороге к Сан-Марко в сопровождении монастырской братии. За ним потянулись попарно дети и девушки, одетые в белое, затем следовал вооружённый отряд драбантов и множество народа, который с восторгом произносил имя Савонаролы и громко прославлял его подвиг.