Гарденины, их дворня, приверженцы и враги
Шрифт:
– А что?
– Помилуйте-с!.. Легкое ли дело подступиться к Капитону Аверьянычу!
Веруся хотела было сказать: "Вот вздор! Хотите, я передам!" - но подумала и промолчала: Капитон Аверьяныч был единственным человеком в Гарденине, перед которым пасовала ее смелость; угрюмый его вид решительно подавлял ее.
Пока молодые люди придумывали, как лучше исполнить поручение Ефрема, и с такою выразительностью хранили тайну, что даже Мартин Лукьяныч начал подозрительно на них поглядывать, в усадьбе опять зазвенел ямской колокольчик, и в контору ввалился
– Вы будете управитель?
– фамильярно спросил он, снимая енотку и обнаруживая под нею коротенький кавалерийский полушубок, крытый синим сукном.
– Я-с... Что угодно?
– А вот письмецо к вам... От его высокородия Юрия Константиныча. Незнакомец подал Конверт и развязно уселся.
Мартин Лукьяныч растерянно повертел конверт, - буквы прыгали и сливались в его глазах.
Письмо было следующего содержаний:
"Рахманный! Уполномоченный матерью, Приказываю тебе немедленно по получении сего уволить конюшего Капитона с истребованием от него надлежащей отчетности.
В должность заведывающего конским заводом имеешь ввести подателя сего, отставного гусарского вахмистра Григория Евлампиева. Юрий Гардении".
Внизу стояло: "Ежели Капитон вздумает поселиться в нашей деревне или вообще слишком близко к Анненскому, найти средство в том воспрепятствовать. Впрочем, можешь подарить ему лошадь, однако не дороже 150 рублей, корову и лесу на избу".
Мартин Лукьяныч прочитал раз, прочитал другой...
Грубый тон письма, неслыханное распоряжение ошеломили его.
– Как же это...
– бормотал он,- - такого слугу,., известного на всю губернию знатока... И за что?.. За что?
Бывший швейцар снисходительно усмехнулся.
– Надо понимать так, что дело господское, - сказал он, закидывая нога за ногу.
Управителя взорвало.
– Знаю, что господское!.. Нечего указывать - возрос на барской службе!.. Но почему? Чем заслужил? Мне сама генеральша так не писала!.. Тридцать лет живу... От покойника генерала не видал такой обиды!.. кричал он, сердито потрясая письмом, и, обратившись к Николаю, давно следившему за этою сценою, сказал: - Прочти, каково со старыми слугами обращаются.
Григорий Евлампыч сразу утратил развязность, вытянулся, сделал почтительное лицо. Гнев управителя напомнил ему, что все-таки начальство существует и субординацию забывать не следует.
Николай, прочитав письмо, страшно оскорбился за отца и возмутился "бесчеловечным" распоряжением.
– Я не понимаю, папаша, чего вы терпите!
– воскликнул он дрожащим от негодования голосом.
– И какая низость: как будто Лизавета Константиновна не вольна выходить замуж за кого хочет!
– Какая Лизавета Константиновна? Чего ты городишь?
– Понятно, самая гнусная месть! Лизавета Константиновна обвенчалась с Ефремом Капитонычем...
Мартин Лукьяныч побагровел и тупо переводил глаза с Николая на Григория Евлампыча.
– Точно так-с, - подтвердил Григорий Евлампыч, -
– Вовсе не воровским манером!..
– горячо возразил Николай.
Вдруг Мартин Лукьяныч опомнился.
– Молчать!
– крикнул он на сына.
– Что такое? Почему? Светопреставление, анафемы, затеяли!.. Вон! Я еще допрошу, брат, откуда у тебя эти новости... А! На что осмелился., куда проник... это из крепостного-то состояния!.. А!.. Конюший Капитон Гардениным в сваты попал...
Что ж такое?.. До чего дожили?
– и, круто повернувшись к Григорию Евлампычу, сказал: - Хамье-то столичное, холопы-то чего глядели?
– Осмелюсь доложить, всего не доглядишь. В дом был принят, Рафаилу Константинычу уроки давал... Потом что-то вышло, - Юрий Константиныч прямо крикнули на него... по-гусарски! А замест того, глядим - Лизавета Константиновна вышла пешечком и скрылась... Опосля слышим обвенчамшись... в адмиралтейской церкви. Помилуйте!
– Гм... Ну, завтра вступишь в должность. (Мартин Лукьяныч понял, что новому конюшему можно говорить и "ты".) Жалко Капитона Аверьяныча, да, видно, не под стать с суконным рылом в калачный ряд лезть... Ах, дети, дети!
Наутро Мартин Лукьяныч призвал конюшего и, без свидетелей, в присутствии одного только сына, прочитал ему господский приказ. Капитон Аверьяныч хотел было усмехнуться, губы его презрительно сморщились, но усмешки не вышло, весь он как-то съежился. Его огромная согнутая фигура приняла странный и жалкий вид беспомощности. Николай бросился за водой.
– Батюшка! Капитон Аверьяныч!..
– возбужденно заговорил управитель. Плюньте на них, анафемов!..
Испокон века помыкали нашим братом... Нонче - вас, а завтра, глядишь, и меня пинком поддадут... Плюньте, батюшка!
– Но за что? За что?
– пробормотал Капитон Аверьяныч, отстранив Николая с водой, и вдруг всхлипнул.
Мартин Лукьяныч сердито засопел, крякнул, закурил было папиросу, отбросил.
– Эх, - крикнул он, - мало пороли!.. Ефрема мало пороли!.. До чего дожили!.. Родитель сном-духом не ведает, а сынок-то чередит... А он-то чередит, анафема, на погубу отцу!.. Ведь что он натворил-то!.. Страшно вымолвить, что натворил... Сманил Лизавету Константиновну да, не говоря дурного слова, повенчался с ними!..
Капитон Аверьяныч медленно начал приподыматься:
каждая черточка затрепетала в его осунувшемся лице.
– Когда? Где? Кто осмелился повенчать?
– проговорил он, задыхаясь.
– Там же-с... в столице. Нашли этакого отчаянного попа и вот-с... Сами посудите, Капитон Аверьяныч, какой поступок... Что же остается делать господам?.. Я вас не виню... но сами посудите.
Совсем неожиданно Капитон Аверьяныч сухо и злобно рассмеялся.
– Ловко!
– произнес он.
– Аи да сынок!.. Исполать...