Гарденины, их дворня, приверженцы и враги
Шрифт:
№ 6. "Учительница вошла в союз с управителевым сыном и нет, чтоб чувствовать и благодарить, как живут на всем господском и без труда, но всячески проповедуют разврат по мужицкому направлению Именно: мужья жен, а отцы детей чтоб не били; старосту учесть и сместить; на священника отца Александра, будто дерет с живого и мертвого, жаловаться по начальству; шапки перед старшими не ломать; и еще читали по зловредной книжке мораль на господ, будто один мужик двух генералов прокормил...
Хотя же генералы, как я наслышан, выставлены в штатском виде, однако и тому подобные ихние злодейства достаточно известны по газетам и из того, что в бытность мою в Петербурге доводилось слышать".
№ 7. "Управитель
№ 8. "Управителев сын загнал лошадь, пала на передние ноги. Но между прочим утверждает, будто давно попорчена".
№ 9. "Учительница гоняла тройку барских лошадей на станцию".
№ 10. "Управитель был в гостях, без внимания, что начинается покос".
№ 11. "Николай Рахманный сказал: я-де кляузников не боюсь и господа-де нам не страшны. И скосился в мою сторону, потому всем известно, каков я есть верный слуга и им вострый нож".
№ 12. "По случаю управителевой сестры зарезан первосортный экономический теленок. Приехамши на паре.
Лошади поставлены без зазрения совести на барский овес, и кучер имеет харч на застольной. Истинно в прискорбии замечаю господские убытки!"
Наступил июнь. Мартин Лукьяныч с сестрой сидели вдвоем у окна и медленно, с расстановками, беспрестанно вытирая изобильный пот, пили чай. В окно виднелись поля, - пшеница колосилась и переливала рябью, белела благоухающая гречиха; в тумане знойных испарений едва скользили стога, перелески, синела степь.
– Налить, батюшка-братец?
– Видно, наливай, сестра Анна! Охо-хо, какая теплынь... Или уж с телятины гонит на пойло?.. Как яровые-то у тебя?
Анна Лукьяновна Недобежкина была весьма дородная женщина, с седыми буклями, с тройным подбородком и лоснящимися щеками, с меланхолическою улыбкой.
– Яровые? Вот уж не знаю, батюшка-братец... Мужик Лука у меня верховодит. Все мужик Лука.
– А сама-то? Неужто по-прежнему романы глотаешь?
– Уж и глотаю!
– Анна Лукьяновна засмеялась и вздохнула.
– Слепа становлюсь, вот горе! Бывалоче, Николушка читывал, а теперь вожусь, вожусь с очками... Да и что!.. Какие пошли книжки, батюшка-братец! Какие романы. Намедни сосед привез, очень, говорит, увлекательно. Гляжу, и что же? Все сочинитель от себя, все от себя сочиняет! Штиль самый неавантажный, разговорных сцен очень мало. И какие персонажи!.. Я после уж говорю соседу: "Ну, батюшка, удружил! Ужли же на старости лет прикажешь мне знать, чем от лакея воняет?" А заглавие придумал самое обманное: "Мертвые души"... Подумаешь, нивесть какие страсти, ан не то что страстей, но и любовной интриги не представлено. Позволяют же морочить публику! Прежде бывало обозначено: "Удольфские таинства", так и на самом деле: читаешь дух захватывает.
Или "Бедная Лиза"... И подлинно бедная через измену вероломного Эраста... А нонче все пошло навыворот, Все на обман!
– Н-да... Вот Николай, должно, в тебя уродился - не отдерешь от чтения...
– Лицо Мартина Лукьяныча выразило заботу.
– Ах, дети, дети! сказал он со вздохом.
Анна Лукьяновна задумалась, пожевала Нерешительно губами, хотела вымолвить что-то затаенное по поводу Николая, но предпочла сделать предисловие:
– А я гляжу на вас, батюшка-братец, чтой-to сколь вы поседели, сколь изменились в лице...
– Жить невесело! Жить скучно, сестра Анна!
– отрывисто и сердито перебил Мартин Лукьяныч.
– Та в монастырь, тот в петлю, дворянки за вчерашних холопов выходят, кляузы, неприятности... Что такое? Почему? Поневоле поседеешь.
– Вот бы Николушку-то и женить!
– Эге! Аль
– Сыщется, - уклончиво ответила Анна Лукьяновна.
– Богатая?
– И-и, батюшка-братец, в деньгах ли счастье?.. Приятная, нежная, субтильная... А что до денег - верный Алексис и в хижине обрел блаженство.
Мартин Лукьяныч окончательно рассердился.
– Ты дура, сестра Анна! Хуже не назову - непристойно твоим сединам, но всегда повторю, что дура! Хорошо тебе говорить: оставил муж землишку, все свое, сиди да почитывай. А у меня что за душою? Есть, пожалуй, две тысчонки, да надолго ли их хватит по нонешним анафемским временам?
Старушка даже рассмеялась.
– Ну, братец, чего наговорили! У вас такое место - помещики завидуют... Шутка сказать - гарденинский управитель!
– Место? А ты не ждешь - нонче-завтра в три шеи меня погонят?
– Мартин Лукьяныч вскочил, раздражительно выдвинул ящик, выкинул оттуда пачку писем с шифром "Ю", начал трясущимися руками разбирать их и искать нужные строки.
– Смотри: "До сведения моего дошло... гм... гм... что ты публично замечен в нетрезвом виде"... Ловко? Или еще: "До сведения моего довели, что сын твой загнал верховую лошадь"... Так помещики завидуют?.. "Удивляюсь твоему нерадению"... "Принужден требовать строгого отчета",. "Строжайше ставлю тебе на вид"...
Мартин Лукьяныч побагровел и отбросил письма.
– Сорок лет служу!
– взвизгнул он, ударяя себя б грудь.
– Жизнь положил на анафемов! И чего добился?
Кляузники в честь попали, шептуны! И кто же выговари-!
вает? Молокосос! Мальчишке волю дали!
– Ах, ужасти какие!.. Ах, какие ужасти!
– повторяла Анна Лукьяновна, решительно не ожидавшая ничего подобного.
– Что ж генеральша-то, батюшка-братец? Такая деликатная особа... ТаК были милостивы...
– Милостивы они, айафемы! Вот вчерась перед твоим приездом письмо получил... Доняли меня кляузы, я и докладываю: так и так, мол, ваше превосходительство: не понимаю, за что подвержен гневу... Слушай, какой ответ.
– Мартин Лукьяныч достал еще письмо и с ироническим видом начал читать: "Почтенный Лукьяныч! ("Хоть вежливо!") Я тебе очень благодарна за усердие, и за твои труды... Но молодое вино горячится" Лукьяныч, и, надеюсь, ты, как испытанный слуга, дашь ему перебродить...
("Это насчет Юрия Константиныча!") Я слышала, тебе известно наше несчастье. Прибежище мое есть господь.
С благоговением принимаю испытание, которое ему угодно было послать нам... Молиться, молиться нужно и, смирив гордыню, взирать на того, кто был весь смирение. Убеждаюсь, что бедная Фелицата избрала благую часть. Припадай и ты к его святым стопам, а все, что касается до имения, докладывай Юрию Константинычу. Я решилась по мере слабых моих сил удаляться от земного, по мере возможности приобщиться небесному и так как на днях уезжаю в Биариц, то выдаю полную доверенность Юрию Константинычу. Затем советую тебе, не как госпожа, но как истинная христианка, строго запретить своему сыну вредные знакомства, о которых дошли до меня слухи. И советую внимательно следить за школой. Я даже думаю, не удалить ли учительницу и не поручить ли местному пастырю отправление ее обязанностей? Впрочем, Юрий Константиныч сделает соответственное распоряжение". Ловко?
А ты говоришь: Алексис и прочие нелепости!
– заключил Мартин Лукьяныч.
Анна Лукьяновна молчала с убитым видом.
– Я хочу посоветоваться с тобой, сестра Анна, - спустя четверть часа произнес Мартин Лукьяныч более спокойным голосом.
– Дела, сама видишь, какие. Со дня на день жду новых придирок... Ну, да обо мне что толковать!
Прогонят - поступлю к тебе в чтецы, буду вместо Луки хозяйством твоим заниматься... Ведь дашь угол, а?
– Он насильственно улыбнулся.