Гарденины, их дворня, приверженцы и враги
Шрифт:
– Ты бы спросил у него, какая снасть-то сему подобна? Разве толчея?.. Дурак! Сравнял мертвую махину с человечеством.
– А ведь так оно и выходит-с на самом-то деле, - заметил сын бакалейщика.
– Вот, вот, - подхватил Федосей Лукич.
– А какой вывод?
– крикнул старик, осердясь.
– Ты, Харлаша, вызвался, ну-кось, докажи, какой вывод?
– Дозвольте рассмотреть, - мягко сказал Харлаша и шероховатым, гостинодворским языком, тем более странным, что ссылался на Бокля и Маколея, начал объяснять, почему сравнение кажется ему "похожим".
– А какой из этого вывод?
– повторил Илья Финогеныч.
–
– Вот то-то!.. В смысле картины похоже, но отнюдь не в смысле того, что так и быть надлежит. Бывают времена, подлинно ужасаешься, когда видишь махину общежития, - ужасаешься за мечту о благе... Махина сильна, крепка, жестока; мечта без союзников, без власти... Ну, что же - руки покладать? Гасить мечту? Идти по стопам Молчаливых?
Старик помолчал и злыми, блестящими глазами обвел гостей. Одинокая виолончель рыдала где-то вдали, наполняя пространство тоской, негой, страстью, звала куда-то, пела о чем-то мучительно-сладком и недоступном.
– Никак!
– продолжал Илья Финогеныч, и голос его дрогнул, проникся каким-то торжественным выражением.
– Малый желудь дает рост и становится ветвистым дубом.
Вот в этом прозревай подобие. Вряд ли кто надеется, сажая дуб, укрыться под его тенью, а сажают же. Кому же готовили прохладу? Потомству. Так и с мыслями добрыми... Нет той мысли, которая не возросла бы и не дала плод. Обратись к истории, вспомни Новикова и Радищева... То ли была не страшна махина крепостного права?
Однако не усомнились, дерзали противуполагать махине мечту, сеяли... И мы пожинаем плоды! Теперь, слава Александру Второму, пути открыты, нива вновь вспахана, способа даны... Подражай доблестным людям, долби невежество - и вперед!.. Лелей мечту о благе человечества... Воссияет, воссияет!
– Он высоко откинул руку и, театрально, по-старомодному выговаривая стихи, произнес:
...Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
– Совершенно правильно, Илья Финогеныч!
– с необыкновенным возбуждением крикнул Харлаша.
– Эх!
Ежели неправильно - как жить?.. Каким манером жить, спрошу я вас?.. Сидишь теперь в лавке. Тятенька барыши наблюдает... Дома - картеж, скучища... Что я надумал, Илья Финогеныч, и вы, Митрий Борисыч, и вы, Федосей Лукич... Хочу я экзамен на народного учителя сдать...
Ась?.. Тишком да тайком авось подготовлюсь. А там...
там видно будет!
– Он отчаянно махнул рукой.
Все с оживлением заговорили о проекте Харлаши. Одна Варя имела вид скучающий, презрительно поводила своими пухлыми, румяными губами, с нетерпением поглядывала в глубину сада. И вдруг преобразилась: стукнула калитка, послышались торопливые шаги, на свет лампы вышел Николай. Со всеми он поздоровался, как с старыми знакомыми, шумно вздохиул, бросаясь на стул, и с жадностью начал пить чай. Варя с похорошевшим лицом, с какою-то задорною и обеспокоенною улыбкой смотрела на него.
– Измаялся, Николу шка?
– ласково спросил Илья Финогеныч.
– Пустяки!.. Тысячу триста сегодня выручили!
– Но зато какой труд!
– с участием воскликнула Варя, и в ту же минуту Николай почувствовал, что под столом прикоснулись к его ноге. Он покраснел, отодвинулся.
Вскоре снова начался общий
– Николай Мартиныч!
– позвала Варя и решительно поднялась с места. Подите сюда... на два слова.
Николай с недоумением взглянул на нее, отставил стакан. Светлое платье девушки быстро исчезло в глубине сада. Учитель и прасол переглянулись, Харлаша стыдливо опустил глаза.
– Николушка, когда Вера Фоминишна приедет?
– значительно спросил Илья Финогеныч.
– Идите же!
– крикнула Варя.
– Не нонче завтра, Илья Финогеныч, - торопливо ответил Николай, скрываясь в темноте.
Старик еще хотел что-то сказать, но только с озабоченным в"дом вынул табакерку и понюхал.
– Молодость!
– снисходительно пробормотал прасол.
Илья Финогеныч точно встрепенулся.
– Да, молодость...
– сказал он каким-то особенным, грустным голосом. Хмель... Всполохи... Ах, сколь тяжела бывает расплата за твой пир! потом, как будто спохватившись, что говорит несообразные и странные для гостей слова, добавил: - Вот жалел я, что сына у меня нет, - роднее сына нашел человека!.. В год, в один год, а какая перемена, как добропорядочно текут мысли, как здраво научился судить!.. Полезен, полезен будет родному краю.
Гости тотчас догадались, что Николай женится на Варваре Ильинишне и что приспело время решительного объяснения. Прасол и учитель начали расхваливать Николая; Харлаша радостно улыбался, не сводя с Ильи Финогеныча влюбленных глаз. Немного спустя все простились, не желая мешать семейному событию.
Илья Финогеныч остался один. Горькое выражение появилось на его лице.
– Садитесь, - повелительно сказала Варя, указывая Николаю на едва заметную в темноте скамейку.
– Но какое дело, Варвара Ильинишна?
– Ах, садитесь же, несносный человек!
Он сел поодаль.
– Слушайте...
– прошептала девушка, придвигаясь к нему так, что он почувствовал ее платье на своих коленях, опьяняющую близость ее тела.
– Что же слушать?
– пробормотал он дрожащим голосом.
– Музыку отсюда не разберешь... Кажется, все тот же вальс играют... Далеко.
– А отчего у вас руки холодные?
– Сердце горячее...
Вдруг он очутился в объятиях, поцелуй обжег его губы... Он хотел отстраниться, бежать... На мгновение вопрос Ильи Финогеныча вспомнился ему, мелькнуло лицо Веруси... но только на мгновение... Музыка, звезды, цветы, кровь, стучащая в висках, сердце, замирающее в истоме, густым туманом заслонили его сознание, все существо подчинили своей жестокой власти.