Гарик Потный и Оружие Пролетариата
Шрифт:
Он почувствовал, как рука Бельчатника ускользает из его зубов, понял, что все пропало, и провалился в черноту, вниз... вниз... вниз...
Что-то коричневое сверкнуло над ним. Какаха! Он хотел схватить мяч, но руки... они такие тяжелые.
Он моргнул. Оказывается, это вовсе не Какаха. Это очки. Как странно.
Он снова моргнул. Улыбающееся лицо Владимира Ильича выплыло, словно из пустоты.
–
Гарик уставился на него. И вдруг вспомнил: "Товарищ! Вы же сейчас должны лететь на солнце!"
– Успокойся, мой догогой мальчик, твои сведения несколько устагели, - ласково успокоил Ильич.
– Я пгосто ходил в богдель, ну а чтобы остальные пгеподы не завидовали - гаспустил эту нелепую байку пго полет на солнце...
– А оружие пролетариата? Его, наверное, подменили, вместо него машина иллюзий подкинула мне какой-то обыкновенный булыжник...
– Гарик, успокойся, пгошу тебя, не то мадам Стебля вышвыгнет меня на могоз.
Гарик сглотнул слюну. Осмотрелся. И понял, что находится в больничке. Он лежал в кровати под белыми простынями, а рядом с кроватью, на столике, лежала утка. Уже ощипанная.
– Подагок от твоих дгузей и фанатов, - пояснил излучающий счастье Ильич .
– То, что пгоизошло между тобой и пгоффесогом Бельчатником в подземелье, должно сохганяться в секгете, поэтому, естественно, вся школа уже знает и тогопится выразить свое охгеневание. Насколько мне известно, твои дгузья, товагищи Федя и Вася Швагценфикты хотели послать тебе гезиновую бабу. Вне всяких сомнений, они гассчитывали таким образом погадовать тебя. Мадам Стебля, однако, сочла подобный пгезент слишком догогостоящим и конфисковала его в свою пользу.
– Сколько я уже здесь?
– Тги дня. Товагищ Гонуальд Швагценфикт и товагищ Ггымзова будут очень гады узнать, что ты пгишел в себя. Они очень сильно беспокоились.
– Но, сэр, камень...
– Как я вижу, тебя не так пгосто отвлечь от этой мысли. Что ж, камень. Это огужие пголетагиата, да. Проффесор Бельчатник пгосто неггамотный дугак. Огужием пголетагиата всегда был булыжник, выломанный из мостовой. Так что все его усилия были напгасны с самого начала, неплохо я его наебал, хе хе...
– Вы были там?
– Конечно. Едва кончив пегвый газ, я понял, что сгаботала сигнализация и пгидется все бгосать и ловить того, кому так нужно спизидть огужие пголетагиата. Я пгибыл как раз вовгемя, чтобы погжать над Бельчатником, он так нелепо корчился на полу. Однако ловко ты гаскгоил ему голову!
– Так это все было подстроено!
– Конечно. Пагтию надо гегулягно чистить от несознательных и слишком тупых элементов.
– А как же ваш друг - Иосиф Джугашвили?
– Ах, так ты, оказывается, знаешь про Иосифа Виссагионовича?
– воскликнул Ильич радостно.
– Ты во всем газобрался, не так ли? Что же, это была изначально его идея - ловить тгоцкистов на нелепую байку пго якобы существующее кгутое огужие.
– Но ведь теперь его все будут считать пиздаболом, разве не так?
– Его уже давно считают маньяком, кговагым диктатогом, самолично гасстгелявшим сто тысяч миллионов человек, геев и либегальных жугналистов. Так что ему похуй.
Крайнее охреневание, отразившееся на лице Гарика, вызвало у Ильича улыбку.
– Я увеген, что для такого молодого человека как ты, это звучит невегоятно, но для Иосифа в новой Джогджии всегда будет дохуя молодых востогженных любовниц. В конце концов, для правильно огганизованного сознания, найти новую любовницу это не пгоблема? Знаешь, мнение жалких ничтожных людишек и в самом деле не такая уж крутая штука.
Гарик лежал, не находя слов для ответа. Ильич сидел, улыбаясь в потолок, и мычал про себя.
– Товарищ?
– обратился к нему Гарик.
– Я тут подумал... Даже если никакого оружия никогда не было, Волан... то есть, я хочу сказать, Хуй-Знает-Кто...
– Называй его ВоланДляБадминтона, Гагик. Всегда называй вещи своими именами. Хуй это хуй, пизда это пизда, жопа это жопа, а коммунизм - это величайшее избгетение человечества. Боязнь названия усиливает боязнь самого предмета.
– Так точно, товарищ. Так вот, ВоланДляБадминтон ведь будет искать другие способы восстановить потенцию, верно? Он ведь не помер?
– Нет, Гагик, не помер. Он все еще жив, навегное, ищет себе какого-нибудь донога для пегесадки хуя... Он не по-настоящему жив, следовательно, его нельзя убить. Он оставил Бельчатника умигать; он не знает жалости ни к вгагам, ни к дгузьям. Тем не менее, Гарик, хотя на этот газ ты всего лишь отодвинул возвгащение его потенции, и он может найти кого-то еще, кто пожелает принять участие в пересадке, какой бы безнадежной она ни казалась - но если он пгоиграет еще и еще газ, что ж, может быть, он так и не станет сексуально активным.
Гарик кивнул, но от этого голова его страшно закружилась. Затем он сказал: "Товарищ, есть еще кое-что, о чем я хотел бы спросить, если можно... я хочу знать правду кое о чем..."
– Пгавду.
– Ильич вздохнул.
– Пгавда - пгекрасная и одновгеменно ужасная газета, поэтому с ней следует обгащаться с величайшей осторожностью. Однако, я отвечу на твои вопгосы, если только у меня не будет действительно веских оснований, чтобы этого не делать, и в таком случае тебе не повезло. Газумеется, я могу и совгать тебе.