Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

Губерман Игорь Миронович

* * *

Размышлять о природе вещей нас нужда и тоска припекает, жажда сузить зловещую щель, сквозь которую жизнь утекает.

* * *

Психи, одиночки, дилетанты в яром и слепом ожесточении, совести и чести дебютанты бьются в обреченном ополчении.

* * *

И спасибо, фортуна, тебе за мою эту странность старушью, что был тверд в настоящей беде и

рыдал над чувствительной чушью.

* * *

Еще природа властна надо мной, и сладко мне прельстительное рабство, когда вдруг оживляешься весной и дикое в душе клокочет блядство.

* * *

Когда мы ищем, вожделея, сигналы, знаки и огни, то чем знамения темнее, тем впечатляющей они.

* * *

Старики сидят, судача, как мельчают поколения, и от них течет, прозрачен, запах мудрости и тления.

* * *

Если с прочим трудящимся воинством нас поглотят конторские пасти, я стерплю эту долю с достоинством, ибо служба — не срам, а несчастье.

* * *

Я тяготел к проблемам общим, искал вселенские узлы, а познавал — зато на ощупь — конкретных частностей углы.

* * *

Жизнь становится дивной игрой сразу после того, как поймешь, что ничем и ни в чем не герой и что выигрыш — в том, что живешь.

* * *

Красоте не дано отнимать, а уродство — конец и разруха: жизнь дарует красавица мать, а уносит — косая старуха.

* * *

Живу я, как однажды обнаружил по горестному чувству неуюта, — чужой и неприкаянно ненужный, как памятник забытому кому-то.

* * *

Певцов коронует могила: Россия их душит и губит, и чем их быстрее убила, тем больше впоследствии любит.

* * *

Мы все общенья с Богом жаждем, как жаждут грешник и монах, а личный бог живет при каждом — в душе, талантах и штанах.

* * *

Друзья дымят, и стол вином запятнан, и длится спор, застигнутый рассветом, нужны года, чтоб зрением обратным увидеть, сколько счастья было в этом.

* * *

Наш дух и после нас живет в природе — так в памяти былое угасает, но слово, дуновение, мелодия — и все из ниоткуда воскресает.

* * *

Все в этой жизни так устроено, что есть всему свои весы, но хоть и каждый прав по-своему — а сукин сын есть сукин сын.

* * *

Когда со всех сторон приходит лихо и свет уже растаял вдалеке, единственный в безвыходности выход — собрать себя и выжить в тупике.

* * *

У духа, как у плоти, есть позывы, но плотские — крепчают, разъярясь, а духа просьбы тонки и пугливы и гаснут, незаметно испарясь.

* * *

Носить одежду — лицемерие, поскольку ясно что под ней, но в этом скрыто суеверие, что станет скрытое видней.

* * *

Не столько душная держава питомца гонит нелюбимого, сколь жажда жизненного жанра, в России не осуществимого.

* * *

Под радио немолчный голос волчий в колеблющийся смутный день осенний становится осознанней и громче предчувствие глубоких потрясений.

* * *

Друзей вокруг осталось мало: кому с утра все шло некстати, кого средь бела дня сломало, кого согнуло на закате.

* * *

Надежды очень пылки в пору раннюю, но время, принося дыханье ночи, дороги наши к разочарованию от раза к разу делает короче.

* * *

Трудно жить: везде ухабы, жажда точит и грызет; что с того, что любят бабы, если в карты не везет?

* * *

Уже мне ветер парус потрепал, рули не держат заданного галса, простите мне, с кем я не переспал, особенно — кого не домогался.

* * *

Мы кишмя кишим, суета снует, злоба в воздухе кипятком бурлит, а на кладбище — соловей поет, чистый звук точа вдоль покоя плит.

* * *

Обрызгивая кровью каждый лист, история нам пишется не впрок, и кажется порой, что Бог — садист и нами утоляет свой порок.

* * *

Мне глядеть на сверстников то грустно, то досадно, только и всего: разум, торжествующий над чувством, рано торжествует торжество.

* * *

Когда, глотая кровь и зубы, мне доведется покачнуться, я вас прошу, глаза и губы, не подвести и улыбнуться.

* * *

Неужто вы не замечали, как, подголоском хору вторя, есть в торжестве налет печали и привкус праздника у горя?