Гарольд, последний король Англосаксонский (Завоевание Англии) (др. перевод)
Шрифт:
– Безрассудный, несчастный король! – воскликнул Эван. – Такое проклятие призываешь ты на свою голову! Разве ты хочешь быть убийцей своих подданных в бесполезной, безрассудной битве? Ты ответишь небу за кровь, которая прольется по твоей вине!
– Замолчи! Перестань каркать, лживый ворон! – крикнул король, сверкая глазами. – Было время, когда жрецы шли впереди нас, чтобы ободрять нас на битву, а не устрашать... Жрецы научили нас восклицать: «За Одина!» в тот день, когда саксонцы, неистовые, как ратники Гарольда, напали на мас-герменские поля... На голову завоевателя падет проклятие, а не на тех, которые защищают свои дома и жертвенники. Именем страны, разоренной саксонцами, и пролитой ими крови, именем кургана на этой вершине, под которым лежат мертвые, слышащие меня, призываю проклятие угнетенных на детей Грозы и Генгиста! Наступит время, когда и они, в свою очередь, почувствуют сталь чужеземца, царство их разрушится, и рыцари их станут рабами на родной земле! Род Сердика и Генгиста будет стерт со скрижалей власти, и отомщенные тени наших предков будут носиться над могилами их племени. Мы же, хоть и слабы телом, но дух наш будет бодрым до последней минуты. Соха пройдет по нашим городам, но только наша нога будет попирать нашу почву, и дела наши сохранят нашу речь в песнях. В великий день суда Одина никакое другое племя, кроме кембрийского, не восстанет из могил этого края, чтобы дать ответ в прегрешениях!
Голос короля был так оглушителен, выражение его лица так величественно, так властно, что не только монах почувствовал к нему какое-то благоговение, но и де-Гравиль, хотя не понимал его слов, склонил голову. Даже неудовольствие вождей угасло на мгновение. Но не то происходило между ратниками, оставшимися наверху: они не слышали слов своего государя и с жадностью внимали коварным речам двух заговорщиков, толковавших им, что Гриффит не соглашается на предложения Гарольда, возбуждая этим ропот; люди совсем разволновались и начали спускаться вниз к королю.
Оправившись от изумления, де-Гравиль снова подошел к Гриффиту и повторил свое мирное увещевание. Но король сурово махнул рукой и сказал вслух по-английски:
– Не может быть секретов между Гарольдом и мною. Вот, что я тебе скажу и что ты должен передать в ответ. Благодарю графа за себя, за королеву и за свой народ. Он поступил благородно как противник, и как противник я благодарю его, но в качестве короля отказываюсь принять его предложение... Венец, который он возвратил мне, он увидит опять еще до наступления сумерек. Послы, вы получили мой ответ, идите теперь назад и спешите, чтобы мы не обогнали вас на пути.
Монах вздохнул и окинул взглядом сострадания окружающих. Он с радостью заметил, что один король упорствовал в своей безрассудной гордости.
Как только послы ушли, все вожди подступили к королю с горькими упреками, и этим воспользовались заговорщики, чтобы приступить к делу. Яростная толпа бросилась с неистовством на Гриффита, которого окружили певец, сокольничий и еще несколько верных слуг.
Эван и де-Гравиль, спускаясь с горы, услышали громкие голоса и остановились, обернувшись назад. Они видели, как толпа сбегала вниз, но на том месте, которое они оставили, были видны только концы пик, поднятые мечи и быстрое движение голов.
– Что это все значит? – спросил де-Гравиль, схватившись за меч.
– Молчи! – прошептал Эван, страшно побледневший.
Вдруг среди невнятного гула раздался голос короля, грозный и гневный, но ясный и звучный; затем наступила минута молчания, потом воздух огласился лязгом оружия, криком, ревом и шумом, которые невозможно описать. Но вот снова раздался голос короля, но уже неясный и невнятный. Смех ли это был или стон?
Опять все смолкло. Монах стоял на коленях и молился, а рыцарь, дрожавший, как в лихорадке, вынул из ножен меч. Воцарилась мертвая тишина, концы копий торчали неподвижно в воздухе... Вдруг снова послышался крик, но уже не такой резкий, как прежде, и валлоны стали приближаться к тому месту, где стояли послы.
– Им приказано нас убить, – пробормотал рыцарь, прислонясь к скале, – но горе первому, кто подойдет ко мне на расстоянии моего меча!
Толпа быстро шла вперед. В ней находились три предателя. Старик держал в руке длинный шест, на конце которого была надета отрубленная, истекавшая кровью голова Гриффита.
– Вот, – сказал он, подойдя к послам, – вот ответ Гарольду. Мы идем с вами.
– Хлеба, хлеба! – вопила толпа.
А три предателя шептали злорадно:
– Мы отомщены!
VIII. СУДЬБА
ГЛАВА 1
Спустя несколько дней после убийства несчастного Гриффита саксонские корабли стояли на якоре в широком устье Конвея. На небольшой передней палубе самого красивого корабля стоял Гарольд перед королевой Альдитой. Великолепное кресло с высокой спинкой и балдахином было приготовлено для дочери Альгара, а за ним стояло множество валлийских женщин, наскоро избранных для ее прислуги.
Альдита не садилась; стоя возле победителя своего покойного супруга, она говорила:
– На горе пробил тот час, когда Альдита покинула палаты своих отцов и свою родину! Из терна был сплетен венец, который надели на ее голову, и воздух, которым она дышала, был пропитан кровью. Иду сюда одинокою, бесприютною вдовою, но я опять ступлю на землю моих предков и снова буду вдыхать воздух, которым я наслаждалась в детстве. Ты, Гарольд, стоишь предо мною как образ собственной моей молодости, и при звуках твоего голоса пробуждаются мечты минувших дней. Да хранит тебя Водан, благородная душа: два раза ты спас дочь своего грозного противника Альгара – в первый раз от позора, потом от голодной смерти. Ты хотел спасти от смерти и моего супруга, но небо было разгневано, и пролитая им кровь моих земляков взывала о мести... Разоренные и сожженные им храмы вынесли ему приговор со своих опустевших жертвенников. Я возвращусь к отцу и братьям; и если им дорога жизнь и честь дочери и сестры, то они никогда не поднимут оружия против ее избавителя... Благодарю, Гарольд, за все сделанное для меня и молю Бодана, чтобы он дал тебе счастье и сохранил от бед.
Гарольд схватил руку королевы и прижал ее к губам. В этот момент Альдита была так же хороша, как в молодости: волнение окрашивало ее щеки ярким румянцем и придало блеск глазам.
– Да сохранит тебе Бог жизнь и здоровье, благородная Альдита! – ответил Гарольд. – Скажи от моего имени своим родным, что ради тебя и Леофрика я готов быть им братом и другом, если только это не будет противно их желанию. Действуй они со мной заодно, Англия была бы ограждена от всех врагов и опасностей. Когда время залечит раны, нанесенные тебе в прошлом, то пусть расцветет для тебя снова радость в лице твоей дочери, которая уже ждет тебя в маркарских палатах. Прощай, благородная Альдита!
Сказав это, граф еще раз пожал руку королевы и спустился с корабля в свою лодку. Когда он плыл к берегу, рог затрубил по снятию якоря; корабль выпрямился и величаво выплыл из гавани. Альдита неподвижно стояла на прежнем месте, следя глазами за шлюпкой, уносившей предмет ее тайной любви.
На берегу Гарольда встретил Тости с де-Гравилем.
– Право, Гарольд, – проговорил, улыбаясь, Тости, – не много труда стоило бы тебе утешить хорошенькую вдову и присоединить к нашему дому Мерсию и Восточную Англию.