Гарон
Шрифт:
— Острое. Не поранишься? — голос у него был — впору влюбиться и упасть в обморок в самом экстазе любовного увлечения.
— Сейчас, как дам!! — вместо этого, рявкнула со страха Яна, первое пришедшее на ум, и размахнулась мечом. Авилорн еле успел уклониться от летящей ему в лоб рукоятки. Девушка же не сдержала оружия и выронила, но даже не поняла в тот момент, что в руках уже пусто, продолжила замах. Гарон тихо рассмеялся и, взмахнув плащом, превратился в ворона, взмыл в небо, насмешливо каркнув. Исчез с глаз. Его сопровождающие пошли на эльфа и девушку с самыми устрашающими лицами. Яну передернуло, она зажмурилась и, дико закричав, начала рубить воздух сложенными в замок руками, надеясь задеть хоть одного и продать свою жизнь подороже. Кричала, махала и, вдруг, поняла, что машет пустыми руками, кричит одна — тихо вокруг. Приоткрыла глаз и увидела спокойно сидящего на камне эльфа, из-за спины которого торчали две рукоятки. Он улыбнулся ей, как самому лучшему, самому верному другу, но чудаку и хорошему разгильдяю.
Яна расстроено развела руками, мысленно извиняясь перед Авилорном. Вслух не могла — сердце стучало у горла, путало мысли, слова. Но эльф тем и хорош, что говорить ему не обязательно — так все понимает, ощущения считывает. Он подошел к ней, обнял:
— Спасибо.
Яна всхлипнула, прижавшись к нему:
— Прости.
Она шла, тупо переставляя ноги, не соображая, куда идет, что видит, кто она вообще и где. Девушка напоминала себе чучело из сказки, которое шло за мозгами, с той лишь разницей, что она свои потеряла, а то не имело с рождения. Она чувствовала себя опустошенной, больной, уставшей и старой. Встреча с гаронами словно лишила Яну жизненной силы.
Авилорн шел впереди, прорубая путь, и то и дело сочувственно косился на жену.
Лес был не гостеприимен — во истину адское место: сумрачный, густой, непроходимый, да еще кишащий насекомыми и гадами всех мастей. Свисающие лианы оказывались питонами, под ногами шныряли змеи от мелких ужей, до кобр. Скорпионы, пауки хрустели под подошвой. То там, то здесь виднелись кости таких же, как она с эльфом ненормальных: выщербленные, отполированные веками, а, может, и годами, днями, но, точно, не ветром и не солнцем, которых здесь не было вообще.
Яна морщилась, глядя на останки несчастных смельчаков, что посещали ад и остались в нем, шла дальше, ступая по жукам, червям, скорпионам.
Яна терпеть не могла насекомых, при виде обычного жука она могла закричать от страха и рвануть в сторону, сдав стометровку в рекордные сроки. Здесь же, лишь брезгливо кривилась и сжималась в комок. Она уже не боялась, не злилась на усатую, хвостатую и прочую тварь, не выла, внутренне содрогаясь от омерзения — она словно одеревенела, не чувствуя ничего кроме отвращения к себе самой.
Авилорн, видя состояние девушки, нашел небольшую поляну и устроил привал. Провел ладонью в воздухе, образуя круг, прочитал заклинание от насекомых. Почти насильно уложил Яну, прижав к своей груди:
— Спи. Тебе нужно отдохнуть.
Девушка посмотрела на густую листву над головой, на старую, пожухлую и полусгнившую листву, устилающую землю, и вздохнула:
— Я такая же никчемная.
— Не говори так.
— Я бездарная, озлобленная, — всхлипнула Яна. — Я ни на что не годна: трусиха и предательница. Мне самое место здесь.
— Глупости, — заверил эльф. — Ты умница. Ты очень смелая, расторопная, решительная….
— Нет. Я хлам. Старуха с маразмом и кучей комплексов. Я ненавижу себя.
— Поспи, и это пройдет.
— Что: комплексы, злость, обида на себя? А, может, я стану смелой, доброй, умной?
— Именно. Ты устала…
— У меня депрессия от чувства собственной неполноценности… Почему ты со мной, а не Аля? Вы с ней пара, а я… с гароном. Такая же сволочь. Несправедливо. Альбина может удивляться миру, принимать его как красочную картинку — она еще ребенок. Вы бы с ней быстро нашли общий язык, а я, чувствую лишь горечь пессимизма. Тлей, бестолковым жуком на дереве.
— От жуков много толка.
— Например, вызвать брезгливость у проходящего мимо.
— Неправда…
— Правда. Объясни, почему мир устроен удивительно несправедливо, не гармонично? Ну, чтобы Алю не оставить у вас, а меня забрать? И все было бы правильно, хорошо. Мне ад, по заслугам, ей рай — по делу. Вы бы жили спокойно, счастливо. Не пришлось бы идти сюда.
— В этом и есть гармония.
— Посетить ад? Соединить двух непохожих, вместо того, чтоб свести вместе двух похожих, разговаривающих, думающих одинаково?
— Да.
— Маразм.
— Нет. Два разных существа сплетаются сильней, чем два похожих. Последним нечего друг другу дать, а первым есть, чем друг друга дополнить и превратиться в целое — одно. Я только здесь, сейчас понял, насколько прав был Аморисорн, что нас с Эстарной разлучил, и матушка, что не дала с Умарис узами соединиться, а сам я не спешил. Все верно. Она такая же, как я, Эстарна магией всего-то и отлична. Мы б быстро начали скучать и тяготиться обществом друг друга. Подумай только — какая скука: смотреть на собственное отраженье и слушать то, что знаешь наперед и сам сказать готов. Нет, мертвым был бы наш союз. Мученьем, наказаньем за неизвестные грехи. Коль нечего мне понимать и не к чему стремиться, зачем вообще тогда жениться?
— Покой бы был.
— Зачем он мне? Что в нем хорошего? Трясина. И в ней теряем мы себя, бесславно тонем.
— Ерунда. Уж лучше дома посидеть, чем в ад идти, и славно умереть.
— Вот в этом ты права — согласен, лучше славно умереть, пусть только вспыхнуть и погаснуть, но хоть кого-нибудь согреть, успеть оставить след не в омуте забвенья, не слабого, как эхо сожаленья, который миг — и отзвучит. У мыслящего, чувствующего существа другое назначенье, понять чуть больше, чем ему дано, познать себя, хотя бы, но всецело…
— А в тишине, покое — не судьба? И ты, прости меня — причем тут я?
— Лень в покое обуяла б, желанья, что-то узнавать, не стало. Нет стимула и нет стремлений — тлен и, может ли нормальный эльф быть счастлив тем?
— Нормальный — да, но ты же ненормальный. Философ Авилорн, а я… ярмо на шее. С какой ты радости пошел за мной? Мой выбор небогат, но он не твой.
— Но и не твой, он наш и обоюдный. Ты зря грустишь, я лично очень рад, что устремились мы, как мухи в паутину — в ад. Не так он страшен, как его рисуют. Но разве ж мы узнали то, в покое доживи свой цикл?