Гарри Диксон. Дорога Богов(Повести)
Шрифт:
Гарри Диксон повесил акустическую трубку на крючок и набил трубку.
— Странно, — пробормотал он. — Все более и более странно… Боюсь, Рендерс был прав, говоря, что нечто ужасное тенью кружит над ним.
Вилла «Юпитер»
— Нет, сэр, произведения искусства, выставленные в этом музее, не продаются. Это — пожертвования либо приобретения государства, которые не являются предметами торговли.
Хранителя музея Хомертона, низкорослого человечка в потрепанном рединготе, распирало от собственного величия, но
— Мой дом в Олбани сам по себе настоящий музей, стоящий десяти таких, как ваш, — хвастался янки, — но я хочу, чтобы он все время обогащался, а ради этого не скуплюсь на расходы. У меня уже целая тонна полотен фламандских, итальянских, немецких мастеров. Правда, со скульптурой есть перебои, и поэтому я отправился в путешествие по Европе… Что это за смешной мраморный парень, поднявший саблю? Средневековый солдат?
— Он представляет более раннюю эпоху, — высокомерно ответил хранитель. — Это — Персей, собирающийся убить Медузу.
— Ха! — фыркнул американец. — Этот солдат… Как вы его назвали? А, да, Перси, теперь вспоминаю. Значит, Перси собирается убить медузу, и для этого ему нужна сабля. У нас их давят пяткой.
Хранитель вздохнул от столь чудовищного невежества.
— В конце концов, этот Перси мне нравится, — продолжил иностранец. — Я нахожу его смешным, он меня развлекает… Сколько?
— Повторяю вам, что здесь ничего не продается!
— Россказни! — усмехнулся американец. — Я понимаю в делах и знаю, вы говорите нет, чтобы вздуть цену. Нормальное дело, я на вас не сержусь. Беру за тысячу долларов.
— Опять! — застонал несчастный хранитель.
— Хотите больше? — наивно спросил делец. — Ладно, добавлю еще пятьсот, значит, будет полторы тысячи — и делу конец. Упакуйте, как следует, и отправьте мне в Олбани.
Хранитель не выдержал и бросился прочь, оставив визитера в одиночестве перед предметом его вожделения.
Позади американца послышался чистый и мелодичный смех. Тот в недоумении обернулся и увидел одетую с элегантной простотой девушку, которая широкими карандашными линиями копировала пейзаж.
Американец поздоровался.
— Меня зовут Флеммингтон, — начал он. — Джонас Флеммингтон, кожи и шкуры. Вы должны знать меня.
— А меня — Эвриала Эллис, картины и декорации всех видов, — со смехом ответила девушка.
Флеммингтон радушно протянул ей руку.
— Я друг художников, мессия или… Как вы говорите?
— Меценат?
— Вот-вот, меценат. Джонас Флеммингтон, кожи и шкуры. Хотите отобедать со мной, мисс Эллис?
Девушка фыркнула и весело рассмеялась:
— Как вы спешите к цели, мистер Флеммингтон из Олбани! Хотя, по правде, американцу прощается многое из того, что никогда не простят англичанину. Значит, сэр, вы так богаты, что готовы заплатить тысячу долларов за репу?
— Репу? — удивился американец. — Я ничего не смыслю в сельском хозяйстве.
— Ни в жаргоне художников! — возразила мисс Эллис. — «Репой» мы называем не имеющий никакой ценности предмет искусства.
— Как
— Как Персей, — расхохоталась копиистка, схватившись за живот. — Ну и весельчак же вы, сэр!
— Еще одна причина отобедать со мной, — настойчиво повторил Флеммингтон. — Мои друзья утверждают, нет за столом человека веселее меня, и думаю, они правы. За едой поговорим об искусстве, и вы укажете мне, что я должен купить для своего музея в Олбани. Само собой разумеется, получите комиссионные от каждой сделки.
— Вы знаете, у вас огромный талант соблазнителя? — кокетливо потупилась девушка.
— Прекрасно, значит, отобедаем в «Савое», у них отличный гриль-бар. А печеный омар в портвейне настоящее чудо.
— Боги Олимпа! — воскликнула мисс Эллис. — Неужели я появлюсь в гриль-баре «Савоя» в простеньком голубом костюмчике и норковой шапочке? Уверена, портье тут же вызовет полицейского, чтобы вывести вон.
— Я набью ему морду, — с яростью воскликнул мистер Флеммингтон, — и не заплачу ни цента в качестве компенсации за ущерб, если он подаст на меня в суд. Мой девиз прост: «Уважайте белых женщин», и для меня было честью линчевать трех негров, которые хотели поцеловать беленькую как снег продавщицу цветов.
— Ну, ладно! Обойдем трудности, — весело возразила мисс Эллис. — Я не могу быть достойной спутницей в «Савое», но приглашаю вас отобедать к себе. Однако предупреждаю, омара у меня нет. Хотя угощу портвейном, стоящим не меньше двадцати долларов за бутылку.
— Забито, — тут же согласился мистер Флеммингтон. Лицо его сияло от радости. — У меня нет ни друзей, ни знакомых в Лондоне. Я отправился наудачу и с первых же дней добиваюсь дружбы самой прекрасной женщины Англии.
— Хватит, хватит, не стоит преувеличивать, льстец! — воскликнула, покраснев от смущения, мисс Эллис и принялась поспешно собирать карандаши и бумагу.
— У меня нет машины, — сказал американец. — Я путешествую инкогнито и не желаю связывать себя автомобилем. Если надо, езжу на такси, как обычный смертный.
— Мы пройдемся пешком, — ответила мисс Эллис. — Я живу недалеко отсюда, в Темпл-Миллс. Маленький очаровательный коттедж, спрятанный среди зелени Хокни-Марш.
Стоял великолепный весенний день. Мистер Флеммингтон шел рядом с новой знакомой, наслаждаясь элегантностью и совершенством черт спутницы. Кожа ее имела чудесный цвет спелого персика, нежные и удлиненные черные глаза звездочками светились под эбеново-черными тяжелыми волосами — она по старинной моде носила шиньон.
Эвриала заметила взгляд спутника и с гримаской сказала:
— Вы смотрите на мои волосы и считаете старомодной женщиной, почти античного возраста, не так ли, господин американец?
— Вы просто прекрасны, — простодушно ответил американец, который не смог придумать лучшего комплимента.
— Вы бы так не сказали, если бы видели мою сестру Джорджину, — возразила мисс Эллис. — Только вам ее не увидеть, она дика, как лань. Но зато приготовит хороший обед.
Они пересекли Ист-Лондон-канал по мосту Уик-Бридж и двинулись вдоль зеленой и заросшей лесом части Хокни-Марш, которая походила на обширный замковый парк.