Гарри Поттер и Орден Феникса
Шрифт:
Хедвига, все еще с лягушкой в клюве, невнятно ухнула.
– Тогда отправляйся, – приказал Гарри.
Сова сразу же снялась с места. Как только она скрылась из виду, Гарри, не раздеваясь, бросился на кровать и уставился в потолок. В добавление к прочим горестям его теперь грыз стыд – он грубо обошелся с Хедвигой, а ведь здесь, на Бирючинной улице, она у него – единственный друг. Ладно, он еще загладит свою вину, когда Хедвига вернется.
Сириус, Рон и Гермиона просто обязаны ответить быстро – не могут же они проигнорировать известие о нападении дементоров. Завтра,
Но на следующее утро Хедвига не вернулась. Гарри безвылазно сидел у себя в комнате, выходя только в ванную. Трижды в день тетя Петуния просовывала еду в маленькое окошко в двери, прорезанное дядей Верноном три года назад. Гарри всякий раз пытался расспросить ее о вопиллере, но с тем же успехом можно было допрашивать дверную ручку. А вообще Дурслеи не подходили к его комнате. Гарри не видел смысла навязывать им свою компанию; этим ничего не добьешься, кроме разве что очередного скандала, а тогда он может потерять терпение и опять начать колдовать.
Так оно и тянулось три долгих дня. Гарри то переполняло беспокойство, и он не мог ничем заниматься, а лишь ходил взад-вперед по комнате, злясь на друзей, бросивших его на произвол судьбы, то охватывала апатия, настолько всепоглощающая, что он часами лежал на кровати, уставившись в пространство и с ужасом думая о предстоящем слушании в министерстве.
А если его признают виновным? И исключат из школы? Сломают пополам его палочку? Что тогда делать, куда податься? Теперь, когда он знает о существовании другого мира, своего мира, ему не выжить на Бирючинной улице. Можно ли будет поселиться в доме Сириуса, как тот и предлагал год назад, еще до своего побега? Позволят ли Гарри жить там одному, ведь он несовершеннолетний? Или это решат за него? А вдруг он так серьезно нарушил Международный закон о секретности, что его приговорят к сроку в Азкабане? При этой мысли Гарри неизменно соскальзывал с кровати и снова начинал ходить по комнате.
На четвертую ночь после того, как улетела Хедвига, Гарри, пребывавший в стадии апатии и не способный ни о чем думать, лежал и смотрел в потолок. Неожиданно в комнату вошел дядя. Гарри медленно перевел на него взгляд. Дядя Вернон был одет в парадный костюм и выглядел чрезвычайно представительно.
– Мы уходим, – сообщил он.
– Что?
– Мы – а именно мы с твоей тетей и Дудли – уходим.
– Отлично, – равнодушно сказал Гарри и снова уставился в потолок.
– Пока нас нет, тебе запрещается покидать комнату.
– Ладно.
– Запрещается трогать телевизор, стереосистему и вообще наши вещи.
– Слушаюсь.
– И запрещается таскать еду из холодильника.
– Угу.
– Я запру дверь в твою комнату.
– Как хотите.
Дядя Вернон, явно обескураженный отсутствием возражений, вперил в племянника подозрительный взгляд, но не нашел, что сказать, и, топая, как бегемот, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Гарри услышал, как поворачивается в замке
Отъезд Дурслеев на Гарри и впрямь не произвел впечатления. Какая ему разница, дома они или нет. У него нет даже сил встать и включить свет в комнате. Быстро сгущались сумерки, а он все валялся на кровати, слушая ночные звуки из окна, постоянно открытого в ожидании счастливого момента возвращения Хедвиги.
Пустой дом тоже издавал звуки. Ворчали трубы. Гарри лежал в ступоре, без мыслей, без движения, несчастный.
И вдруг с кухни очень отчетливо донесся грохот.
Гарри молниеносно сел и внимательно прислушался. Это не Дурслеи – слишком рано, да и потом он бы услышал машину.
Несколько секунд было тихо, затем раздались голоса.
Воры, – подумал Гарри, соскальзывая с кровати, но затем до него дошло, что воры не стали бы так громко разговаривать, а тот, кто ходил сейчас по кухне, явно не трудился понижать голос.
Гарри схватил с тумбочки волшебную палочку и встал лицом к двери, изо всех сил напрягая слух. И сразу же отпрянул – замок громко щелкнул, и дверь распахнулась.
Гарри замер, глядя сквозь дверной проем на неосвещенную лестничную площадку, и старался уловить хоть что-то, но теперь вокруг было совершенно тихо. Он поколебался мгновение, а затем быстро и бесшумно вышел за порог.
Сердце билось уже не в груди, а в горле. Внизу, в темноте холла, стояли какие-то люди, подсвеченные тусклым уличным светом, который лился сквозь стекло входной двери. Пришельцев было восемь или девять, и все они, кажется, смотрели прямо на Гарри.
– Убери-ка палочку, паренек, пока никому глаз не выколол, – проговорил низкий рокочущий бас.
Сердце Гарри заскакало в бешеном галопе. Он узнал этот голос, но палочку по-прежнему держал на изготовку.
– Профессор Хмури? – неуверенно сказал он.
– Не знаю, как насчет «профессор», – пророкотал бас, – до преподавания, сам знаешь, дело не дошло. Давай-ка вниз, мы хотим нормально тебя разглядеть.
Гарри чуть опустил палочку, но хватки не ослабил и с места не двинулся. Для подозрительности у него были все основания. Не так давно он целых десять месяцев общался якобы с Шизоглазом Хмури, но потом оказалось, что это никакой не Хмури, а самозванец, который в довершение ко всему перед разоблачением попытался его убить. Гарри еще не решил, как действовать дальше, а снизу послышался другой, хрипловатый голос:
– Все в порядке, Гарри. Мы за тобой.
У Гарри прямо дух захватило. Этот голос он тоже узнал, хотя не слышал его уже больше года.
– П-профессор Люпин?! – не веря сам себе, тихо воскликнул он. – Это вы?
– А чего мы в темноте-то? – сказал третий голос, на этот раз совершенно незнакомый, женский. – Люмос.
Зажегся кончик чьей-то палочки и осветил холл волшебным светом. Гарри заморгал. Люди сгрудились у подножия лестницы и пристально смотрели на Гарри – некоторые, чтобы лучше видеть, вытягивали шеи.