Гать
Шрифт:
Каждый, кого хоть раз водили под конвоем, знает это тянущее чувство, когда тебе между лопаток утвердился ствол казенного штуцера. Снаряженного, снятого с предохранителя, с патроном в патроннике, с пальцем на спусковом крючке.
И пофигу, что тебя за банальную пьянку ведут проспаться, а дневальный сапог, что к тебе приставлен, размышляет сейчас не о твоем случайном побеге, а мечтает втихаря о порции горячей каши с маслом, да хоть бы и с маргарином. Один черт ощущение не из приятных, споткнется рядовой, а может просто чихнет некстати, и хана тебе, хоть ты был бы и правда настоящий
Вот и в тот миг к Злотану вернулось то самое чувство обреченной беспомощности в руках чужой скучающей воли, которой достанет глупости его тотчас порешить.
Прямо в лоб ему из темноты натурально смотрел воняющий креозотом ствол.
Злотан, недолго думая, аккуратно, стараясь не совершать резких движений, опустил на землю сидор, после чего пошире развел в стороны руки, чтобы полы пальто как следует распахнулись, демонстрируя всем желающим самые мирные намерения лесного бродяги. Скосив после этого глаза, Злотан убедился, что щелкоперу хватило ума последовать его примеру. И только болезный кадет все так же вжимался в мох, будто готовясь в любой момент к отчаянному прыжку.
— Цель визита?
Раздавшийся голос отнюдь не был как-то особо громогласен или, напротив, излишне вкрадчив, но слышалось в нем что-то неприятное, как будто вопрошающий заранее имел подозрение вот персонально против тебя, человек хороший.
Однако высоченство, услышав такой вопрос, словно разом подуспокоился, поднявшись на четвереньки и даже как будто попытавшись почесаться за ухом.
— Видовой туризм! Осмотр окрестностей! Идем на пленэры! Ва-у!
И радостно завыл. Злотан ожидал от кадета каких угодно оправданий, но этот набор звуков, кажется, был предназначен вовсе не для его ушей. Какие еще «пленэры», нахрен?!
— Профессиональная фототехника с собой имеется?
— Никак нет, будем делать наброски от руки!
С этими словами вояка аккуратно — ствол-то никуда не делся — добыл из-за пазухи пачку простых карандашей и блокнот, в таких щелкопер обыкновенно писули свои без устали кропал по вечерам, как только не лениво было.
— Предметы особой ценности с собой имеются? — въедливо продолжали меж тем допрос из темноты.
— Никак нет, а также фруктов и электрических портсигаров!
— Можете проходить.
С этими словами ощущение ствола в лоб разом исчезло, словно его и не было.
Кадет тут же поднялся и задумчиво цыкнул зубом.
— Что ж, могло быть и хуже. Добро пожаловать на болота!
— Это что такое было? — Злотан переглянулся с писакой, тот имел вид довольно бледный, но понемногу тоже приходил в себя.
— Погранконтроль, едрить его. Каждый раз одно и то же. Как нарочно издеваются.
— И какой в нем смысл, если, конечно, он вообще в этом балагане предусмотрен.
— А никакого. Но если ответишь неправильно — тут тебе и конец пришел, депортируют к хренам. Так, бойцы не видимого фронта, по коням, вещички собираем, сопли утираем. Нам еще до ночи тут топать. Вопросы все по дороге.
Злотана только головой покачать хватило.
Какое-то форменное безумие.
Впрочем, нам ли привыкать к окружающему сумасшествию.
Сказано «по коням», значит по коням, а то и правда уже совсем темнеет.
Глава II
1. Код красный
На последнем этаже из раскрытых окон
Неземные голоса как хрусталь звенят
Квартал
Баронесса Ярмила с отвращением смотрела на надкушенное яблоко, не вполне осознавая причину собственного недовольства. Быть может, почищено яблоко было излишне небрежно, а может быть, это затянувшийся званый ужин уже успел сказаться на нежной мякоти плода, отчего начали понемногу темнеть края. Незаметная, едва различимая порча всегда беспокоит сильнее откровенной гнили.
— Томаш, унеси это, — ее холодным звенящим тоном, пожалуй, можно было резать стекло, и мажордом тотчас уловил эти нотки, среагировав молниеносно. Мгновение назад злополучный фрукт еще падал на тарелку из блудных пальцев баронессы, и вот его уже нет, кажется, яблоко даже не успело коснуться фарфора.
— Баронесса сегодня не в духе, — усмехнулся себе в усы князь Мирослав. Нахал и приставала, зачем она его вообще к себе допускает, скажите на милость. Бонвиван чертов.
— Напротив, князь, я пребываю в прекрасном настроении, вы видели, какая сегодня прекрасная стоит погода?
Князь Мирослав с сомнением покосился в сторону окна, где в просвет массивных дубовых ставен по-прежнему был явно различим дробный стук капель о стекло.
— Как скажете, госпожа баронесса, но что-то вас все-таки гнетет даже в столь погожий денек, не соблаговолите поделиться с собравшимися? Проявите милость, не таите!
Прочая орава тут же заскрипела мебелью, демонстрируя всяческое одобрение сказанному. Льстецы. Льстецы и подлецы, все как один.
— Что ж, как вы заметили, князь, я изволила размышлять, насколько все-таки в наше время ценится всяческая старина. Взглянуть хотя бы на эти стены, — баронесса Ярмила двинула ладонью, как бы очерчивая ею некий круг, — им сотни лет, камни, из которых они сложены, вызывали приступы вечернего радикулита еще у наших далеких предков, однако никто из собравшихся не встанет и не скажет — к черту эту рухлядь, давайте зело отбросим условности и станем жить, как простые люди, в современных благоустроенных коттеджах на сваях, разве это не прекрасная идея?
Потребляющая дармовые блага публика при таких словах баронессы чуть не поперхнулась компотом. Да как же так вообще можно подумать, дорогая баронесса!
И только князь Мирослав продолжал втайне усмехаться.
— А все потому, дражайшая баронесса, что собравшиеся здесь, воленс-ноленс, давно и прочно приросли к этим старым камням. Мы часть их, так уж нам повезло, и потому была бы странна даже самая попытка отринуть холод этих стен, если подумать, кто мы вообще такие в отрыве от наших корней?