Гать
Шрифт:
— Ты при мне таких слов больше не произноси, хотя я-то что, вон, — Злотан вяло мотанул головой в сторону леса, — погон наш тебя жалеть не станет, сразу шмальнет, не побоится шухера.
— Да что я такого сказал вообще? — для виду продолжал возмущаться писака. Злотан ему даже отвечать не стал, побрезговал. Все-то он понимает, для вида придуривается.
— Ты бы почаще из барака выходил, может, думалка бы хоть немного включилась. Она тебе для чего на плечах? Несмешные фельетоны на злобу дня кропать? Для этого много
— Ага, а мы тут типа где? Знаешь поговорку — дальше леса не пошлют.
— Пошлют, и еще как пошлют. Стой тут, за мной не ходи, бога ради. Сунусь все-таки, потороплю нашего болезного.
С этими словами злой как черт Иштван сунул руки поглубже в карманы своего худого пальто и решительно двинулся в обход кустов, где скрывался и правда чего-то подзястрявший погон. Чтоб ему пусто было.
Однако увидев неприглядную картину, Иштван тут же пожалел о своей торопливости. Ничем он не лучше того писаки. Не лучше и не умнее.
Посреди небольшой прогалины на четвереньках, по локоть в бурой жиже, стоял его бесполезное высоченство. Господи, хоть бы шинель догадался снять, покуда совсем не прихватило.
— У-у, — над лесом тонким, надтреснутым голоском потянулся собачий вой. После чего разом звонко, сухо захрустело. Иштван тут же поспешил ретироваться. Как там писака пошутил — это инсталляция или акционизм. Вот именно, тут всё в комплекте.
— Ну, что там? — щелкопер уже окончательно пришел в себя и теперь гадливо улыбался Злотану навстречу.
— Ничего интересного, — отрезал Злотан, с размаху усаживаясь на трухлявый пень.
— А чего мы вообще ждем? Так можно хоть до утра тут сидеть, глянь, уже воронье по верхушкам собирается. Только и зыркают, интересуются.
— А ты у нас что, куда-то торопишься? Может, ты еще и дорогу знаешь, куда идти? — Злотан изо всех продолжал сдерживаться, чтобы снова не сунуть писаке в морду. Зачем он его вообще согласился с собой брать, блаженного.
— Я нет, а вот ты мне вроде как говорил, что все схвачено.
— Схвачено да заначено, — сплюнул в сердцах Злотан, — ты видишь, что творится? Три часа уже кругом ходим. И толку?
Поеденный комарами палец твердо указал вперед вдоль прогалины, где отчетливо что-то мерцало.
— Я эту конкретную поганку уже третий раз вижу. Спецом рядом с ней помету в прошлый раз оставил. Точно тебе говорю, мы ходим кругами, тычемся тут, как слепые котята.
Писака сразу поверил, по кислой роже видно.
— И что теперь делать?
— Тебе? — Злотан только плечами пожал. — Можешь взад возвращаться. Как раз дотемна успеешь, я думаю.
— Очень смешно, там меня как раз и примут под белы рученьки. Свои же погоны
— Вот потому сиди и жди, когда его высоченство соизволит оклематься. Потому что если кому и знать здесь окольный путь, так это ему. Он, к слову, если в сутках мерить, на гауптвахте по слухам недели две уже оттрубил суммарно. Ходок со стажем, пусть и не самый везучий. Ловили его, уж раза три точно ловили.
— И как же ему это удалось? Ну, в смысле мозги свои в целости сохранить, — с сомнением процедил писака.
Злотан только плечами пожал.
— Иди, полюбопытствуй, если самому невдомек, только поспеши, там поди как раз заканчивается.
— Нет уж, спасибо, — писака неопределенно помахал в воздухе рукой, — меньше знаешь, как говорится, лучше спишь.
— Вот то-то. А по всему выходит, что особого выбора как бы и нет, тут или ты в итоге со всеми маршируешь и монолиту поклоняешься, или же в лесу молодой луне поклоны бьешь, во славу предков, и на нее же после отбоя воешь. Ну, если тебя в рухнувшем бараке тупо во сне не придавит. О так-то можно и запросто в пожаре угореть.
Писака в ответ аж за бочину схватился. Помнит, шельма, как это бывает.
— Звучит так, будто «за красных ты али за комиссаров».
— Угу. Только я все-таки попробую проскользнуть на тоненького, главное тут чтобы без торопливости, чего и тебе советую.
С этими словами Злотан надолго замолк, доставая из-за пазухи лежалое яблоко, перочинный ножик, и принимаясь яблоко то методично чистить от чернушки и гнили, оставшееся небольшими ломтями, морщась от больных зубов, в рот себе осторожно засовывать. На писаку он больше не глядел, погрузившись в собственные мысли.
Дилемма эта и вправду была куда как непроста. Что лучше — заставляющая тебя целыми днями маршировать тупоумная нежить или вот эта ломающая тебя изнутри каждодневная злоба на всех вокруг, способная кого угодно свести с ума жажда чужой крови. Сказывают, там, наверху, на самом деле все такие. Не могут же и там… маршировать.
— Еще как могут.
— А? — Злотан чуть не месте не подпрыгнул. От этого холодного, какого-то как будто насквозь промороженного голоса всего всегда бросало в дрожь, но когда он еще и вот так подкрадывается…
— Я говорю, подъем, времени в обрез.
И так своеобразно потянул в себя воздух, словно не вдыхая, а залпом его выпивая, будто густой, наваристый, горячий суп.
Наверняка, в каком-то смысле так для него происходящее и ощущалось. Обоняние, етить.
— Они где-то здесь.
Попахивало это все дурной мистикой и досужим шарлатанством, однако Злотан не стал произносить этого вслух, за непроизвольное словоизвержение в их компании отвечал борзописец. Вот, пожалуйста:
— «Они» — это кто?