Гатчинский бес
Шрифт:
Через месяц Виктор стоял в толпе на Сенатской площади и смотрел, как вешают Желябова, Кибальчича, Перовскую… Черные башлыки на головах скрывали искаженные лица и вывалившиеся языки, из-под висельных балахонов торчали судорожно дергающиеся ноги. Некрасивое зрелище.
– Паскуды, – тяжело сказал вдруг стоящий рядом бородатый человек в сермяжном кафтане. – Какие паскуды, прости Господи… Трижды повесить, и то мало. Отца нашего убили.
Он яростно сплюнул. Виктор не сразу понял, что бородач имел в виду императора.
– Да уж, – пробормотал он и начал пробираться сквозь толпу.
В тот вечер он долго стоял на Гребном канале. От Невы тянуло
Пожалуй, партия ему не нужна. Он сам себе партия. А за «Народную волю» сейчас возьмутся так, что держаться от нее надо подальше.
Зато партийная касса очень даже пригодится. Убить императора – дело непростое, дорогостоящее…
Глава первая
Отставной гусарский поручик Сергей Васильевич Белозеров имел от роду двадцать пять лет и был прирожденным воякой. Прежде всего, знатно рубился на саблях. Стрелял так, что полковой командир ставил в пример всему личному составу. И, наконец, ни черта не боялся. Покойный батюшка, офицер Крымской войны, раз и навсегда, еще в кадетской юности Сергея, доступно объяснил, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. Для офицера же смерть за Отечество – участь наидостойнейшая. На земле будут помнить, на небе зачтется… Так чего трусить? Сергей и не трусил. В любом обществе держался с достоинством и на маневрах всегда рвался вперед, рискуя даже сломать конный строй.
Больше всего на свете поручик Белозеров любил женщин и лошадей. Целуя кареглазую кобылу Фиалку в бархатную теплую морду, он был счастлив. Впрочем, впиваясь в сочные губы купеческой вдовы Феодоры Спиридоновны Подопригоры, он радовался тоже… Лошади и женщины отвечали ему полной взаимностью. Да и как не любить высокого широкоплечего молодца с пышными усами и густой пшеничной шевелюрой? С большими синими глазами, смотрящими на мир открыто и весело? Красавцем его, может, никто бы и не назвал, но в грубоватом лице, отмеченном добротой и хитринкой, было нечто, заставлявшее мужчин завидовать, а женщин вздыхать.
Как же получилось, спросите вы, что такой многообещающий гусар вышел в отставку, толком и не послужив? Двадцать пять лет, предрасцветная пора жизни, – а мундир с поникшими эполетами уж пылится в гардеробной…
Собственно, из-за мундира-то все и получилось.
Дело было нашумевшее. Молодой император Александр Третий по неопытности вручил бразды военного министерства недалекому Ванновскому. Опьяненный высочайшим доверием почтенный генерал с ходу замахнулся на реформу. Известно же, в России хлебом не корми, дай что-нибудь улучшить… Нельзя сказать, что все в его действиях было глупо. Крымская и турецкая войны обнажили тучу проблем, и с армией предстояло работать не покладая рук. Однако начали, как водится, не с того.
Сначала переделали уланские и гусарские полки просто в драгунские. Вот как в Америке, где недавно завершилась война за независимость (а опыт этой войны Ванновский просто боготворил). Затем гусар заставили заниматься строевой подготовкой, объяснив, что лошадь – это лишь тягловая единица, а вовсе не душа кавалерии. И венец всего – запретили красивые, овеянные славой, воспетые Давыдовым и Пушкиным кавалерийские мундиры. Отныне бывшим уланам и гусарам предстояло нести службу в кафтанах и армяках, столь же неудобных, сколь и нелепых. «Я гусар, а не конюх», – дерзко написал генерал-инспектору кавалерии Сухотину командир Киевского гусарского
Скандал вышел до небес. Рассказывают, что узнавший о массовой отставке Александр аж побелел. «Это бунт?» – тихо спросил он военного министра. Тот разводил руками и что-то блеял о непотребном своеволии русских янычар. Все отставки, разумеется, были приняты. А каждому из отставников Александр лично распорядился выдать волчий билет без права ношения мундира…
Вот так и вышло, что в двадцать пять лет примерный выпускник Николаевского кавалерийского училища, досрочно удостоенный звания поручика, Сергей Васильевич Белозеров разом лишился службы, жалованья, любимой Фиалки, Феодоры Спиридоновны… да, собственно, лишился всего. Хотя нет: купеческая вдова очень даже не возражала продолжить отношения и даже сулила Белозерову в случае честной женитьбы кроме своего белого тела – большой дом в городе Василькове, где квартировал полк, дом в Киеве на Крещатике, три бойко торгующих магазина и недурной капиталец. Но, как известно, гусары за любовь денег не берут. И вообще это отдельная история…
К тому же в киевском жандармском управлении Белозерову настоятельно посоветовали немедля уехать и поселиться от греха подальше где-нибудь еще, – уж очень император изволил разгневаться. Что тут поделаешь? О сломанной военной карьере Сергей Васильевич жалеть себе запретил, – гордость не позволяла. А вот родная казарма, конный строй и остро поблескивающие шашки в сильных руках боевых товарищей по ночам снились, да еще как… Главное же, – не было никакого понимания, как жить дальше и чем заниматься.
Город Васильков и Киевскую губернию он покинул и вернулся в родное село Непрядвино Тамбовской губернии, где на сельском погосте уже лет пять как упокоились отец с матерью – местные помещики из небогатых. Старшая сестра Варвара, конечно, брату была рада. Однако в ее ветшающем доме с утра до ночи куролесил пьющий горькую муж, да по пыльному тесному двору бесперечь, наперегонки с утятами и цыплятами, мельтешили племянники и племянницы – пять сорванцов мал-мала меньше. В общем, не жизнь… И затосковал бы Сергей Васильевич, когда бы не умная сестра.
Как-то вечером присела она рядом с невеселым братцем, укрутила керосиновую лампу (экономить приходилось на всем) и спросила, помнит ли он Кирилла Иваныча, двоюродного отцовского брата. Их, стало быть, двоюродного дядю. Сергей честно признался, что почти запамятовал. Сестра объяснила, что запамятовал совершенно зря. Потому что Кирилл Иваныч сделал большую карьеру, служит в Питере у самого Победоносцева, и обер-прокурор Святейшего синода очень его жалует.
– Кирилл Иваныч, Сереженька, хоть и в хорошие чины вышел, да родню помнит, – рассказывала Варвара, опершись подбородком на ладонь. – В прошлом годе письмо прислал, расспрашивал, как живем, не надо ли чего. Хотела ему сдуру пожаловаться, что достаток уж больно мал, да, слава богу, передумала. У него, чай, своих забот хватает. А теперь вот две недели назад написала ему. Так, мол, и так, племянник ваш двоюродный Сережа Белозеров оказался не у дел. Все ему расписала: что ты в отставку подал из гордости своей заодно с товарищами, что голова и сила в тебе есть, что образование получил военное и нельзя ли тебя куда-нибудь устроить. Все же не чужой ты ему.