Гавань
Шрифт:
— Это слишком далеко, — вмешивается Джексон, и его голос звучит очень раздраженно. — Здешние места — предел безопасных путешествий для нас. Дальше мы не поедем, и завтра нам нужно возвращаться домой.
— Но… — я обрываю свое возражение, когда смотрю на его лицо. За хмурым выражением скрывается нечто почти отчаянное. Я поворачиваюсь обратно к Лейн. — Нам действительно нужно возвращаться. У нас есть серьезно больной человек. Но, возможно, мы сможем помочь с семенами и другими припасами. Мы могли бы оставить их где-нибудь поблизости от нашей фермы, чтобы Мак или кто-нибудь
— Да, это было бы идеально. Он должен проезжать этой дорогой где-то на следующей неделе. Посмотрим, сможем ли мы что-нибудь устроить, — Лейн снова улыбается, поглаживая овощи в пакете, как любимого питомца.
— Нам пора, — говорит Джексон, кладя руку мне на спину и подталкивая к квадроциклу. — Скоро стемнеет.
— Рядом с Уолмартом есть несколько домов, которые не полностью разрушены. Вы, наверное, сможете провести ночь в одном из них.
Мы прощаемся, и они уезжают. Джексон хмурится и молчит, когда мы возвращаемся в квадроцикл.
— Что? — спрашиваю я через минуту.
Он бросает на меня прищуренный взгляд, но не отвечает.
Наверное, это даже к лучшему.
***
Мы легко находим старый Уолмарт и тратим около часа на разбор завалов и поиски лекарств. Многое уже расхищено, но мы находим немало пригодной одежды, которую складываем в кучу, чтобы забрать домой, а Джексон отыскивает хорошую пару рабочих ботинок, которые идеально ему подходят, и это шикарная находка, потому что его ботинки едва держатся на изоленте и последнем издыхании.
Здесь есть еще кое-что, что мы могли бы взять с собой и использовать, если бы у нас было место в машине, но большую часть нам приходится оставить. Наконец мы находим уголок с аптекой, и мое сердце медленно опускается в пятки, пока мы пробираемся сквозь завалы.
Большинство таблеток уже пропало, и в оставшемся мы не можем найти ничего из действительно нужных нам антибиотиков.
Я продолжаю искать, даже после того, как почти уверена, что здесь нечего искать.
Джексон позволяет мне некоторое время этим заниматься, но в конце концов подходит к тому месту, где я, согнувшись, во второй раз роюсь в куче по большей части пустых бутылочек.
— Фэйт, — говорит он, наклоняясь, чтобы положить руку мне на плечо.
— Здесь может что-то остаться, — слова вылетают не сразу. Это больше похоже на сдавленное рыдание.
— Это не так. Мне жаль. Уже стемнело, и мы больше не можем здесь оставаться. Мы продолжим поиски завтра утром. По дороге домой мы посетим столько мест, сколько сможем.
Я выпрямляюсь и прижимаю руки к груди, окидывая разрушенное здание еще одним отчаянным взглядом. Участок перед нами освещен только фарами квадроцикла. Все остальное пребывает во тьме.
Джексон прав. Это опасно. Мы не должны здесь находиться.
Все равно тут нечего искать.
У меня такое чувство, будто мое горло раздулось в два раза больше своего размера. Я пытаюсь проглотить этот ком.
— Мне жаль, котенок, — хрипло бормочет Джексон. — Но, пожалуйста, можем мы сейчас уйти?
Я киваю совершенно
Здесь не так безопасно, как на ферме, где есть стена периметра, охрана и мины-ловушки. Но это настолько безопасно, насколько мы можем себе обеспечить во время путешествия. Район совершенно пустынен, и выглянув наружу, никто не узнает, что мы здесь. Единственный способ, которым кто-нибудь мог бы найти нас — это случайность.
Я чувствую себя в достаточной безопасности, чтобы в одних трусиках и майке забраться под простыни огромной кровати, до сих пор аккуратно застеленной красивым стеганым одеялом.
Джексон все еще чистит свою винтовку, как делает это каждую ночь, используя свет старого фонаря, работающей от батарейки, которой якобы хватит навечно.
— Тебе необязательно сидеть на страже всю ночь, — говорю я ему после того, как он заканчивает и все равно не двигается с места. — Здесь мы в полной безопасности. С таким же успехом ты мог бы немного поспать.
Я одновременно вижу и слышу, как Джексон испускает долгий вздох. Затем он встает с мягкого бокового кресла, на котором сидел, и смотрит сверху вниз на меня, лежащую на кровати. Его знакомое лицо окутано тенями таким образом, что выглядит пугающе привлекательным. Ему действительно нужно побриться. Его волосы в беспорядке. Он вспотел еще сильнее, чем я.
Он бегом несся до магазина и обратно, чтобы я не оставалась одна слишком долго.
По какой-то причине я думаю о Лейн. Какой милой и невинной она казалась. Как Трэвис смотрел на нее так, словно она была самым драгоценным существом на свете.
Мне интересно, каково это — быть в таких отношениях. Быть вот так влюбленной. Родить ребенка от мужчины, который не хочет никого в мире, кроме тебя.
Я не милая и не невинная. Я больше не уверена, кто я такая.
— Ничего страшного, если ты не хочешь, чтобы я был с тобой в постели, — наконец говорит Джексон, выводя меня из задумчивости.
— Что? Не будь смешным. Я же сама сказала тебе ложиться в постель, — я пододвигаюсь, чтобы освободить для него больше места под одеялом.
Джексон все еще смотрит на меня, будто подозревает, что я говорю неправду, но скидывает ботинки, расстегивает ремень и снимает его вместе с оружием в кобуре. Затем он стягивает свои джинсы. Под ними у него поношенные боксерские трусы, и он оставляет их, снимая футболку.
— Почему ты все еще в нижнем белье? — спрашиваю я его с искренним любопытством, когда он забирается в постель рядом со мной.