Гавана, год нуля
Шрифт:
Одиннадцатого июня 2002 года битва была выиграна: Конгресс Соединенных Штатов Америки одобрил резолюцию номер 269, которая официально признала Антонио Меуччи изобретателем телефона.
Аплодисменты.
Стоит мне об этом подумать, как хочется аплодировать, и я представляю себе, как усмехается в усы Антонио, а Грейам Белл приглашает его на кружку пива. Оба — великие ученые, да, сеньор. Но Антонио пришел к финишу первым. Вот так — все очень просто. Он первым изобрел телефон и опоздал с признанием своего изобретения. Справедливость порой едет на велосипеде, но лучше поздно, чем никогда. Разве не так?
Мне, конечно же, захотелось разделить ведро холодной воды, которое вылилось мне на голову после обнаружения неизданного документа. Леонардо изумился, увидев меня у себя на работе, но мой визит так его обрадовал, что он пригласил меня на чашечку кофе, а потом мы сели посидеть на Пласа-де-Армас. Когда я показала ему статью, он спросил, известно ли мне, что Барбара — кубинка. Сам он узнал
Эвклид, узнав о неопубликованном документе, найденном в Нью-Йорке, поднял шум до небес. «Да это ж настоящая трагедия, — изрек он, — нас опередили! Но мы все еще можем кое-что предпринять». Он написал очень серьезное письмо Маргарите в надежде смягчить это каменное сердце, упирая на то, что его дочь не сможет так с ним поступить: он слишком долго ждет этой бумаги. Я слушала, как он говорит, расхаживая из угла в угол по комнате, как делал на своих лекциях, и он мне нравился таким, а с другой стороны — мне было его жаль, ведь как ни крути, мы уже ничего не могли сделать. Ничего. Эта история уже завершилась, а мой любимый профессор отказывается это признать — он упрям, как настоящий ученый. И он по-прежнему такой: упрямый и ученый, по-прежнему ухаживает за матерью, совсем уже древней старушкой, по-прежнему гуляет с собакой, которая заняла место Этсетера, и даже больше, чем прежде, привязан к своим научным книгам. Чичи, ставший уже писателем и даже успевший опубликоваться за границей, по-прежнему помогает отцу. Да и Барбара время от времени посылает ему деньги и подарки. Эвклид по-прежнему пребывает в уверенности, что она итальянка, и у меня нет ни малейшего желания его в этом разубеждать. Зачем? Анхель же, как только я показала ему статью, первое, что сделал, — отпустил некое двусмысленное замечание о моей переписке с Барбарой, но едва увидел заголовок статьи, тут же улегся на диван ее читать. А я краешком глаза следила за ним. Закончив, он отбросил бумагу со словами, что уже давно об этом и думать забыл. «Пивка хочешь?» — поинтересовался он, поднимаясь. К тому времени у него уже начал отрастать животик благодаря пиву, которое он стал позволять себе в избытке, благодаря деньгам, которые присылала ему мать. Дайани смогла разыскать ее в Соединенных Штатах.
В конечном счете Лео оказался прав в тот раз, когда сказал, что я женщина умная и непременно заскучаю рядом с Анхелем, если тот чего-нибудь не предпримет, чтобы этому воспрепятствовать. Анхель ничего и не предпринял, он просто не препятствовал своему брюху расти и пристрастился смотреть фильмы на DVD, поскольку видеомагнитофон к тому времени уже сломался и даже видеокассеты с его любимой незнакомкой были отправлены в самый дальний ящик. Наша супружеская идиллия медленно подгнивала, и в конце концов мой ангел наскучил мне. Да, именно так. К счастью для нас обоих, два года назад он выиграл грин-кард. Ты, полагаю, знаешь об этой лотерее, в которой разыгрываются въездные визы в Штаты. И теперь он живет в Майами. Время от времени мне звонит, пьяный и терзаемый ностальгией, и уверяет, что вернется, но, честно говоря, я от всей души надеюсь, что он этого не сделает. Мне уже пришлось выдержать неслабые споры с его отцом по поводу квартиры. Ясное дело, папаша не желает мириться с тем, что дом в Ведадо достанется не ему, но тут он промахнулся: у меня есть поддержка Анхеля, поскольку квартира эта досталась ему от бабушки со стороны матери, и, если Анхелито отсутствует, значит, она моя.
И в ней я и живу. Несколько лет назад я ушла из Технологического. Теперь я даю частные уроки математики, а еще сдаю одну комнату, однако все положенные налоги я плачу. Понятно? Барбара присылает ко мне разных итальянцев, так я и перебиваюсь. А еще у меня есть жених, иногда он у меня ночует, но только иногда, а то я знаю, какими они бывают: начинается с оставленной в ванной зубной щетки, а потом и оглянуться не успеешь, как он у тебя уже живет. Нет уж, фигушки. Эта квартира — моя.
Ты уже выходил на балкон? Хотя я никогда никуда отсюда не уезжала, я знаю, что этот проспект нравится мне больше всех проспектов в мире — с его деревьями, его фонарями и его тенями. Он и в темноте прекрасен.
Но лучше поздно, чем никогда. Верно? Я расскажу тебе о том единственном, что случилось. Когда Анхель уехал из страны, я взялась обустраивать жизнь в Ведадо на свой лад, под себя. У меня был целый склад коробок со старыми рабочими бумагами, и я принялась за эти коробки, перебирая бумаги и выкидывая то, что уже не нужно. Новый дом — новая жизнь. В одной из коробок были вещи из того периода, когда я работала в Технологическом, и там среди прочих бумаг я нашла папку с рассказами, которые когда-то дал мне Чичи, чтобы я передала их итальянке. Помнишь? Это было в тот день, когда Эвклид отправился по барам с Барбарой, и пока я их ждала, явился его сын с папкой под мышкой. Эвклид и Барбара все не возвращались, Чичи уж надо было уходить, да и мне тоже.
Папка с рассказами оказалась похоронена среди моих бумаг в квартире в Аламаре, а потом осела в одной из коробок, переехавших со мной в Ведадо. Сказать по правде, мне никогда не нравились рассказы Чичи, однако в тот вечер уборки в квартире и преобразования жизни я открыла эту папку и начала читать один из рассказов — из чистого любопытства, желая обнаружить что-нибудь чудесное. Именно чудо я и нашла. Рассказы были написаны на оборотной стороне бог знает где собранных листов бумаги: на телефонных счетах, школьных контрольных работах, дипломах. Ведь с бумагой тогда было туго. Девяносто третий был годом нуля, ты помнишь?
Последняя страница рассказа оказалась необычно толстой, потому что к листу был подклеен другой лист — пожелтевший. Рассказ оказался халтурой. Я еле смогла это дочитать. На оборотной стороне последней страницы обнаружились какие-то каракули. Знаки. Схемы. Мне так хотелось расхохотаться, что я ничего не смогла, кроме как заплакать. Клянусь. Я проплакала всю ночь. Плакала несколько месяцев подряд. Плакала, пока не встретила тебя. Что было бы, если бы Эвклид и Барбара вернулись в тот вечер пораньше? Даже не хочу об этом думать. Как попал манускрипт Меуччи в руки Чичи? Этого я не знаю, и меня это даже не интересует; скорее всего, документ просто никогда не выходил за стены дома, где осталась жить мать Маргариты с детьми. Хотя Эвклид, вне всякого сомнения, об этом не догадывался, а Чичи, в свою очередь, понятия не имел о важности этих каракуль. Для него важнее было написать рассказ, а для этого нужна бумага. Да здравствуют творческие натуры!
Вот теперь я действительно рассказала тебе все. В этой папке — вон она, лежит на тумбочке и слушает наш разговор — и находится документ с рисунками и схемами, которые набросал Меуччи в 1849 году в Гаване, в этой чудесной стране, где мы продолжаем улыбаться, заниматься любовью и мечтать. Но, как ни крути, жить на что-то нужно, так что выключай-ка ты свой диктофон, и перейдем к делу. Конечно, я понимаю, что сейчас эта бумага уже не стоит того, что стоила бы в девяносто третьем, но ты же не будешь возражать, если мы теперь поговорим о деньгах?
Благодарности
В первую очередь особую благодарность я хочу выразить доктору Базилио Катания. Именно его упорство и его скрупулезный труд исследователя сделали возможным признание, которое Антонио Меуччи обрел в 2002 году, признание, в котором ему было отказано при жизни. И исключительно благодаря благородству и любезности исследователя обязана я возможностью получить в свое распоряжение исчерпывающе полный набор документов о жизни Меуччи, положенный в основу этого романа. За всю информацию, которую вы мне предоставили, за ваши дружественные имейлы и за вашу книгу — «Антонио Меуччи. Изобретатель и его время» — огромное спасибо, Катания.