Гаяна
Шрифт:
Старуха насторожилась, но ничем не выдала своих чувств.
– Ах, альбом! Да-да, как же… Есть. Вот, пожалуйста.
Она подала Нине тяжелый старинный альбом. Девушка с любопытством раскрыла его. Фотографии были обычные, но местами попадались карандашные зарисовки каких-то тропических пейзажей и несколько старинных фотографий. На одной из них Нина увидела с десяток каменных статуй, точно стоящих в военном строю у подножия скалистой горы. О таких изваяниях она читала в дневнике деда.
– Старый альбом, - сказала старуха.
– Обратите внимание, здесь что-то написано.
На обороте толстого переплета можно было прочитать надпись: «Своему верному другу и спутнику в тихоокеанских странствиях Федору Ивановичу Терехову в честь наступления Нового года, 1 января 1911». Подпись длинная, витиеватая. В конце подписи точка.
– Что с вами, Ниночка?
– Я узнала почерк своего деда.
– Деда?!
– Я внучка Павла Александровича Тверского. Вам это ни о чем не говорит?
– Н-нет… - неуверенно ответила Эвелина Марковна, как бы роясь в памяти.
– А как этот альбом попал к вам?
– Он принадлежал моему покойному мужу, а ему достался от его отца, моего свекра, Терехова.
– Значит, вы невестка Федора Ивановича!
– воскликнула Нина.
– Эвелина Марковна, как я рада, что так неожиданно нашла вас! Вы мне сможете оказать неоценимую услугу.
– Я… услугу?!
– Да-да! Скажите, вы лично знали Федора Ивановича?
– Нет. Насколько мне помнится, он умер в девятьсот пятнадцатом году. С мужем я познакомилась уже в гражданскую войну, вышла замуж в двадцать пятом, а в тридцать третьем его убили кулаки здесь, на Дону. Он был такой идейный…
– И он никогда не рассказывал вам о своем отце?
– Возможно, и говорил когда, не помню…
– Эвелина Марковна, милая, может, сохранилось еще что-нибудь из вещей Федора Ивановича? Ведь он служил у моего дедушки!
Губы старухи дрогнули.
– Что вы! Столько лет прошло… А почему это вас интересует?
– Федор Иванович много путешествовал с моим дедушкой. Не может быть, чтобы ничего не было. Возможно, какой-нибудь сундук…
На мгновение в глазах старухи отразился испуг, но, оправившись, она приняла оскорбленный вид.
– Я вам ясно ответила.
– И упрямо добавила: - Никакого сундука не было! Нина отшатнулась.
– Был, - грозно посмотрел на старуху Петушок. Она не выдержала его взгляда, отвернулась и глухо повторила:
– Никакого сундука не было.
– Но мне Серафим говорил, что он сам видел сундук.
– Серафим?!
– старуха встала, выпрямилась, глаза ее метнули искры, но секунду спустя она чуть сжалась и заговорила мурлыкающим голосом, ласково и приветливо: - Что это мы, чуть не заспорили? А я-то, старая, и запамятовала… Был сундучок, но не Федора Ивановича, а мой собственный, еще от мамы в приданое достался. Но он было совсем расклеился, и я продала его еще зимой старьевщику. А вещей Федора Ивановича у меня нет никаких, кроме альбома. Могу уступить его вам, Ниночка. Подарила бы, но жизнь такая дорогая…
Большего они не добились. Нина купила у старухи альбом и, кивнув Петушку, первой поднялась.
– До свидания, - сухо сказала она.
– До свидания, моя милая. Прошу бывать у нас… Может, при случае и с Эммочкой вас познакомлю: дочь моя, живет с мужем в Ленинграде, но каждый год навещает меня. А Симочке я сделаю выговор, чтобы не сбивал людей с толку!
3
Нелегко дался Эвелине Марковне этот неожиданный визит. Проводив гостей, она, держась за стенку погруженного в полумрак коридора, едва доковыляла до двери. Войдя в комнату, грузно опустилась в качалку. Ноги налились тяжестью, усталость разлилась по всему телу, а пальцы безвольно опущенных рук были холодны, как сосульки.
Память вернула ее к событиям уже немалой давности, когда фашистские полчища ворвались на берега Дона. Это было тяжелое для всего советского народа время. Но только не для Эвелины Марковны. Она пустила в ход свои «сбережения», стала ездить по станицам, выменивая вещи на хлеб. Затем хлеб и другие продукты, добытые в станицах, она привозила в Ростов и снова выменивала на вещи, но уже более ценные.
Особенно часто она ездила в станицу Задонскую, где помнили эту дородную женщину по ее мужу - коренному задонцу. В один из приездов ей выпала редкая удача. В ту пору в доме, когда-то принадлежавшем Павлу Александровичу Тверскому, поселился немецкий врач, «герр доктор», как почтительно называли его немецкие солдаты. По рассказам станичников, он усиленно разыскивал родственников Тверского и даже обещал вознаграждение. Поразмыслив, Эвелина Марковна сказала себе; «Трус в карты не играет!» - и вечером, в запретный час, будто позабыв о строгом приказе гитлеровцев, вышла на темную улицу. Когда ее задержал патруль, она объяснила, что ей надо срочно «к господину доктору по важному делу».
– К подполковнику Дорту?
– спросил офицер и приказал проводить задержанную.
Дорт говорил по-русски довольно сносно, и они нашли общий язык без переводчика.
– Кто ви есть?
– спросил он.
– У Павла Александровича Тверского, - объяснила Эвелина Марковна, - был верный слуга, который с ним путешествовал… Федор Иванович Терехов.
– А ви кто есть?
– нетерпеливо повторил Дорт.
– Я - невестка Терехова, жена его сына.
– Если ви есть настоящий невестка Терехова, - сказал Дорт, - то ви можете иметь от меня деньги! О! Зер грос деньги. Ми будем цузамен дружийть…
– Да, да, - послушно кивала Эвелина Марковна, и сердце ее приятно щемило.
– Мне не надо шпион, - с достоинством говорил Дорт.
– О нет, я не занимайт этим… Мне надо иметь на память, что можно из вещей и коллекций доктора Тверского и вашего свекра, фрау. Ви понимайт?
– Да-да, я все понимаю, господин подполковник!
– Зер гут. Ви должна собирайт по станица все его бумаг, письмо, рукопись… Ферштейн зи?
– Я, я, - кивала Эвелина Марковна.
– И еще искать его коллекций. Согласны, фрау?
– Согласна, господин подполковник, - торопливо ответила Эвелина Марковна.
– А за каждый бумаг я платить вам деньги! Как это говорят по-русски? По рукам!
– По рукам, господин подполковник!
– Ви получите зер филь денег! Зер филь!
– и он принялся подробно объяснять своей неожиданной помощнице, что ему требовалось.
После этого разговора она месяц провела в Задонской безвыездно. Врожденная хитрость крепко выручала ее тогда. Она придумывала различные трогательные рассказы о своей любви к мужу и свекру, о желании сберечь все, что осталось от них, а также от доктора Тверского, которому ее свекор был не столько слугой, сколько верным хранителем и другом, чтобы ничего из этого наследства не попало в руки немцев.