Гайдамаки. Сборник романов
Шрифт:
Распевая во все горло, он и явился в шведский лагерь.
Часовые улыбались: приятно видеть человека, не потерявшего бодрости духа даже в такую годину и отвечавшего песней на невзгоды, обрушившиеся на всех в далеком и опасном походе.
— Привет, дружище! Уж не на собственную ли свадьбу ты идешь?
— Тра-ля-ля-ля! Там-там! — отвечал солдат и тоже смеялся. — Тра-ля-ля-ля! Там-там!
Кирасир прошел мимо палаток, где размещался главный штаб, и направился к окраине села. Встречный казак из отряда Кости Гордиенко шарахнулся в сторону: от такого удалого шведа можно ждать чего угодно. Даст оплеуху или за нос потянет. Рядовые шведские солдаты не испытывали особого почтения к своим новым союзникам. Но кирасир остановился и поманил казака пальцем.
— Ну, чего тебе, чего тебе, шведские твои уши? — бормотал казак, отступая в канаву. — Чего зовешь? Так я тебе и подойду! Знаем мы вас. Горилки нализался и теперь норовишь честного человека обидеть? Ты лучше пойди московского царя пальцем помани. Он тебе покажет! А то от русских тикать собрались, а над нами издеваетесь!
— Иди-ка сюда! — сказал вдруг кирасир по-русски. — Иди, миленький, а то я тебе за «шведские уши» твои собственные надеру.
— Ваша милость, господин швед! — закричал казак. — Извиняйте! Промашку дал. Не мог я знать, что вы нашему языку учены! Так за что же карать невинного? Если б я знал, разве я б так сказал? Да я бы лучше себе самому язык отрезал.
— Иди, иди, миленький, сюда! Что же ты пятишься? Стыдно! А впредь будь осторожней. Я — толмач. Но среди нашего брата есть немало таких, кто русский понимает. Недаром же полтораста лет с русскими воюем. Многому научились. Ладно, прощу тебя, если укажешь мне, где живет Даниил Крман. Это тот словак, который следует в обозе короля и гетмана. Дело у меня к нему.
Казак, несмотря на жару, был в засаленной барашковой шапке. Ее-то он и сдвинул на лоб, почесал грязную шею и спросил:
— Это который заграничный поп? Розовый весь и дебелый? Они вон в той хате.
Кирасир запел и зашагал дальше, а казак долго смотрел ему вслед и думал: «Непонятный шведы народ! С ними надо держать ухо востро. Уже нашему языку учатся. Не к добру это. Каждый должен говорить на том языке, который ему от бога дан. А то и я вдруг научусь шведскому. Что господа шведы скажут? Им же обидно будет?»
Пока казак раздумывал над этими сложными материями, кирасир подошел к указанной ему хате и крикнул:
— Крман!
Распахнутые окна были занавешены от мух грязным куском некогда белой, а теперь серо-желтой ткани.
— Крман! Ты слышишь меня?
Самодельная занавеска колыхнулась.
— Крман!
Большая белая рука отодвинула занавесь, и кирасир увидел удивленное лицо Крмана.
— Что? — воскликнул Крман. — Не может быть!
— Здравствуй! — сказал кирасир.
— Василий! Ты ли это? Кто тебя так нарядил? Входи.
Василий вошел и тут же снял кирасу.
— Жарко в ней. Что здесь у вас делается?
— У нас ничего нового. Голодаем. Пытаемся взять Полтаву. Ждем подмоги из Польши и от крымского хана, но вряд ли дождемся. Я думаю о том, как бы поскорее убраться домой.
Ты лучше расскажи, что с тобой. Почему ты зимой так внезапно исчез?
— Были причины. Сейчас не время об этом говорить.
— Но я хочу знать, кто ты есть! Почему ты служил Мазепе, а затем убежал от него? Как сейчас оказался в шведской форме?
— Шведскую форму мы сняли с пойманного нами кирасира. Она пришлась мне впору. Мазепе я никогда не служил, а находился при нем совершенно с другой целью. Ты часто видишься с Мазепой и Карлом?
— Да, король иной раз снисходит до бесед со мною. Что же касается гетмана казацкого, то, после того как нам вместе пришлось пережить зимой внезапное нападение…
— Так ты был вместе с Мазепой, когда убили Ивана? Ты тоже стрелял в нас?
— Какого Ивана? Одноглазого человека? Нет, я не стрелял… Я случайно оказался в доме. А ты был среди нападавших?
— Нет. Но мог бы и быть.
— Вы подчиняетесь царю Петру?
— Да, мы воюем на его стороне, а точнее — вместе бьем шведов.
— И в тебя тоже стреляют?
— Конечно. Так же, как и я сам теперь часто стреляю.
— Но ты же хотел стать поэтом, писать пьесы. Зачем тебе война?
— Лично мне она ни к чему. Но раз началась, то что нам остается? Истребить шведскую армию.
— Боже мой! — пробормотал Крман. — Боже мой! Что делается! Я ничего не понимаю в этой стране.
— Само собой, — спокойно согласился Василий. — Ты в ней точно так же ничего не понимаешь, как не понимают шведы. Но сейчас мне нужна твоя помощь.
— Какая? Говори… Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы спасти тебя.
— Спасать пока что меня не от кого, если не считать Мазепы и Фаддея. Они могут меня узнать даже в этом наряде. Потому укажи мне хату, где они обретаются, чтобы я мог обойти ее стороной.
— Гетман живет на этой же улице, в доме, который рядом с бараком короля. Что же касается художника, если ты его называешь Фаддеем, то он погиб именно во время вашего зимнего нападения на ставку гетмана.
— Вот как! — сказал Василий. — Я и не знал. Он тоже стрелял в наших?
— Не помню. Кажется, нет.
— Жаль Фаддея. Наверное, я мог бы его уберечь…
— Ты говорил о том, что нуждаешься в моей помощи. Я готов… Я всей душой…
— Нужно немногое. Подойди к окну. Видишь те холмы? Через три дня, к вечеру, на этих холмах будут зажжены костры. Как только они вспыхнут, постарайся оказаться около барака короля и узнать, тревожат ли шведов костры.
— Но я должен знать, зачем я это делаю.
— Надо выведать планы шведов. Возможно, король пошлет к кострам разъезд.
— Все же я должен знать, во имя чего действую… Наконец, не навлеку ли тем на тебя беду. Ты еще слишком молод и способен совершать опрометчивые поступки. Я хотел бы тебя удержать.
— От чего? — с улыбкой спросил Василий. — От этой войны? Так я уже воюю. Прощай. Не забудь о моей просьбе…
— Мир рушится! — пробормотал Крман, когда Василий ушел. — Дети не доверяют родителям. Родители перестают понимать детей. Мы на грани гибели!