Гайдамаки. Сборник романов

Мушкетик Юрий Михайлович

Но появился и «обоз». Состоял он из жен и детей пожилых казаков, которые решили идти вместе с мужьями и отцами. Сколько ни убеждал Василий, что никакие возы, запряженные даже самыми крепкими и выносливыми быками, не помогут сделать отряд маневренным, с «обозом» пришлось все же считаться. Люди просто-напросто боялись оставаться в своих домах.

Оружия не хватало. Многие шли с вилами и топорами. Зато появились и двое вооруженных и полностью экипированных солдат из отряда Яковлева, только что взявшего Хортицу. Один был постарше, второй — совсем молодой, едва ли брившийся хотя бы трижды в своей жизни. Эти русские солдаты, по всем порядкам военного времени, должны были считаться дезертирами.

— Вы убежали от полковника Яковлева?

—

Истинно так! — ответил старший.

— Значит, вы изменники?

— Никогда не были. Имеем намерение сражаться со шведами. Если богу угодно, сложим головы в баталии, а хребет казать не намерены.

— Постой, — перебил старшего Василий. — Тебя как зовут? Тоже Василием? Значит, тезки. А товарища твоего Андреем? Оба костромичи? Прекрасно. Отчего же вы из войска его царского величества убежали?

— Потому как сердит он дюже. И грозен. Отвоюем свое, а коли живы останемся, так на Дон, а то и за Яик подадимся.

— А как мне знать, что вы не подосланы шведами?

— В первой же баталии увидишь, кто мы такие — свои или ихние… Под пулями человек сразу понятен.

— Ладно, — решил Василий, — позднее потолкуем.

Но времени для серьезного разговора сразу не нашлось. Уже через день отряду пришлось выдержать короткую, но злую схватку с сотней гордиенковских казаков. Сотню разметали. Двенадцать человек взяли в плен и тут же предали суду. Чем завершился суд — понятно. Водить за собой пленных не было никакой возможности. Но и отряду в этом бою досталось изрядно. Погибло более двадцати человек, в основном новоприбывших и плохо вооруженных. Да еще столько же было тяжело ранено. Их оставили в одном из сел, на попечении крестьян и местного священника. «Обоз» все же бросили и налегке двинулись из-под Рашевки к Гадячу. Тут еще приключилась злая стычка со шведами. Высланные вперед разведчики натолкнулись на полковой магазин и походную конюшню. Их взяли внезапным ночным налетом, потеряв лишь троих раненными. Полторы сотни ружей с кремневыми замками, шестьдесят лошадей — это уже было целое богатство. Порох пересыпали в кожаные мешки и тоже унесли с собой. Все понимали, что грядет время серьезных сражений, в которых топоры и вилы помогут мало. На привалах учились разбирать и собирать ружья. И тут как нельзя более пригодился тезка Василия — старый солдат, убежавший из отряда Яковлева. Он был знаком с устройством шведских ружей и мушкетов, учил, как насыпать порох, высекать искру, подгонять кремень, чтобы было поменьше осечек.

Весна была такой же шальной, неистовой, как — зима. Снег стаял внезапно, в два дня. Ручьи превратились в реки, а реки — в моря. Даже узкий Псел так разлился, что не было видно противоположного берега. Вода срывала с причалов не только челны, но и тяжелые дубки. То тут, то там можно было заметить плывшие, как правило, неподалеку от берега трупы. Шведов можно было узнать по синему и серому цвету мундиров. Появились даже «старатели», вылавливавшие трупы баграми в надежде отыскать в карманах погибших деньги и ценные вещи. Василий застал все того же старого солдата отчитывавшим недавно появившегося в отряде хлопца:

— Не дело защитнику отечества таким промыслом заниматься!

— Так для чего же добру даром пропадать?

— И пусть пропадает. Завтра в баталию пойдем, на смерть. Зачем лишний грех на душу брать?

И уж окончательно удивил старый солдат Василия, когда однажды после привала поднимался с сырого ложа веток, прикрытых плащами, где спали все вповалку, не считая караульных. Солдат не сел, как обычно садятся, пробуждаясь ото сна, а перевернулся на живот, отжался на руках, затем с трудом согнул ноги и, кряхтя, качаясь и балансируя руками, неуклюже поднялся, как, наверное, поднимается на задние лапы медведь.

— Что с тобой?

— Может, простыл, а может, старая рана покоя не дает. Когдато, еще под Нарвой, швед багинетом ударил.

— Ты и под Нарвой был?

—

А как же! С господами шведами мы старые знакомцы.

— И теперь ты, ветеран, решился бежать из царского войска?

— Для чего все время о том толковать: бежал да бежал. Не так-то уж я и бежал, а просто ушел. И не куда-нибудь, а воевать с тем же шведом. Послужить отечеству можно и здесь.

— Чем тебя царь-то обидел?

— Меня самого? Да я его два раза в жизни и видел-то. Ничего царь. Статью удался. И норов у него не шуточный. Вон сколько народу в Воронеже загубил, пока корабли строил. А еще сколько загубит!

— Я из Львова, — сказал Василий. — Но наслышан о том, что пытается делать царь Петр. Царь хочет вывести Россию к морю. Это нужно. Да еще бояр поприжал, грамотных людей лаской не обходит.

— Только одно печали заслуживает: кнутом и палкой все дела решает. А кнутом человека даже в рай не загонишь. Вырвется и убежит. Кнут — он и есть кнут. Да еще очень хочется царю, чтобы мы стали еще больше шведами, чем сами шведы. Ну переодень меня в иноземный кафтан, так что я от этого перестану быть сыном своих родителей?

— Нет, тут ты ошибаешься, — твердо сказал Василий. — Нам всем, русским и украинцам, сейчас надо грамоты набираться, крепить войско. Ведь было время. Киевское княжество могло догнать даже светлую Византию. А то и обойти ее, стать еще просвещеннее. Не сумели мы тогда сами с собою и со своими характерами справиться. Сосед дрался с соседом. Потому и допустили татар и монголов на свои земли.

— Это когдато все было, а мы живем не когдато, а сегодня, — сказал солдат. — И сегодня у нас швед во дворе. А про царей скажу тебе одно. Раз уж без них нельзя, то пусть будет Степан Тимофеевич Разин. От него, от покойника, мы и пришли к тебе. Считай нас его солдатами.

— Вот ты каков! — удивился Василий. — Но Разин тоже жил и погиб не сегодня.

— А он не погиб! — возразил солдат. — Он убег и в народе скрывается. Ты почем, например, знаешь, что он еще не появится на Волге?

— Да просто потому, что Степан Тимофеевич давно сложил голову на плахе.

— А я не верю. Сказывают, в Африке есть православные, хоть и черные они все. Может, Степан Тимофеевич среди них?

— Нет, это придумали.

Вскоре отряд рванулся к Опошне и Будищам, обошел их стороной, возвратился к Решетиловке, а оттуда — к Ворскле. Тем временем Карл уже успел осадить Полтаву, а на другом берегу реки появились полки авангарда царской армии. Было совершенно очевидно, что под Полтавой быть баталии. Но что решит баталия, этого, конечно, никто не знал. Здесь и нашел отряд сотник Зверевский, посланный почти из-под Лубен. От имени гетмана Ивана Скоропадского он потребовал, чтобы «ничейный» отряд отныне подчинялся прямым распоряжениям гетмана. Одновременно гетман повелевал сообщить ему количество годных к бою людей, отписав отдельно, сколько конных, а сколько пеших, перечислить все вооружение отряда, запасы пороха, количество пушек, если таковые имеются. Василий ничего не ответил Зверевскому, но вручил ответное послание, в котором коротко рассказал об отряде, о последних схватках со шведами, но не преминул отметить, что считает себя подчиненным полковнику Семену Палию, который ныне прощен царем, спешит из Сибири на Украину, чтобы вместе со своими войсками принять участие в генеральной баталии со шведами. А потому просил пересылать дальнейшие приказы через Палия.

Зверевский прочитал письмо и почесал бритую голову.

— А надо ли тебе ссориться с гетманом? Палий тоже будет подчинен ему.

— Я бы хотел получить тому подтверждение от самого Палия.

— Так ли, иначе ли, но его милость гетман ставит непременным условием, чтобы вы без его ведома не делали попыток захватить Мазепу, а тем паче — судить его. Гетман желает сам судить изменника от своего имени и имени народа Украины.

— Если Мазепа будет нами захвачен, мы, с ведома Палия, готовы передать его в руки гетмана.