Гайдамаки. Сборник романов
Шрифт:
— А ты что делал, пока мы тут шутили?
— Я? Я… стоял… Смотрел…
— Стоял… Смотрел… Вокруг людей убивают, а ты стоишь и смотришь! Нет пистолета? Почему не стрелял?
— Не знаю… Я не люблю стрелять. Да и не умею. Кроме того, я испугался.
— А я, думаешь, не испугался?
— Вы очень находчивый человек.
— Это ты про то, как я на пол шлепнулся? Что же мне было делать? Жить-то хочется! А теряться мне ни к чему. Если бы я умел только теряться или каждый раз ушами хлопать от удивления, то не сидел бы столько лет гетманом, не водил за нос царей да королей. И пули я боюсь не больше, чем другие. Недаром говорят: кто испугался — уже проиграл. Знаешь, что страшно? Свои же теперь в меня метят. Кто
— Мой?
— Твой племянник, который на тебя очень уж похож. Правда, повыше, покрасивее и глаза другие. Зато голоса и у него и у тебя одинаковые. В темноте можно спутать.
— Я этого не знал.
— Не знал? Гм!.. — усомнился гетман. — Больно ты хитер. Много вас, хитрых, развелось. Даже скучно от того.
— Господь с вами!
— Нет, — сказал гетман, — он не со мной. И не с тобой. Он ни с кем. И жить за нас он не станет. Сами за себя должны жить.
— Я вас не понимаю.
— Что тут понимать? Прицелился бы одноглазый получше, не упал бы я вовремя на пол — никакой господь не помог бы. Скакал бы я теперь галопом в загробное царство. А может, такого царства и нет? Только темнота — и все. Кто это знает?
— Странные вы речи говорите.
— Не только такое скажешь, когда в тебя в упор стреляют. Ступай. Я отдохну и помолюсь. В другой раз придешь. Сегодня здесь было шумно.
Крман возвращался к себе по слишком широкой для европейского глаза улице. Укатанный снег скрипел под ногами. День был ясный, солнечный и холодный. Но зима уже отступала. Чувствовалось, что морозы эти ненадолго… Впрочем, кто его знает, когда здесь тепло сменяет холод. И вообще, что он, Крман, знает об этой стране? Только то, что она огромна и живут в ней люди загадочные, с душой страстной и неуемной. Он постарался представить себе Василия в церкви, на коленях, с молитвенником в руках, но так и не смог. Потом стал размышлять о том, ходит ли гетман Мазепа к исповеди. Что говорит на ней? Всю правду о себе? Вряд ли.
— Крман! Ты почему мимо дома идешь? Так недолго в руки казакам попасть. Кто там стрелял?
Это был Погорский. Он стоял у ворот дома, где они с Крманом квартировали. У Погорского болел зуб, и потому голова его была обмотана полотенцем, завязанным на темени узлом. Может быть, именно это полотенце сделало Погорского очень похожим на огромного зайца, что показалось Крману невероятно смешным. Он стал хохотать.
— Что с тобой? — всполошился Погорский.
Крман хохотал.
— Да объясни же!
Крман не мог объяснить, так как смех не давал ему возможности вымолвить хоть слово. Погорский видел странные, отсутствующие глаза Крмана и слышал неестественный, слишком громкий смех.
— Перестань! — закричал он. — У тебя припадок!
Окрик помог. Крман умолк и сник.
— Да, — сказал он, — был трудный день. Я хочу прилечь. Идем домой.
Сумка почтового курьера
Купец Михайло Петрович Марии Друкаревичевой в феврале 1709 года
«Светлая панна Мария!
Я уже четвертый месяц нахожусь при коронном гетмане Адаме Синявском, помогаю снабжать оружием верные ему войска. Спешу Вас заверить, что нет никаких указаний на то, что гетман Синявский намерен сложить оружие и сдаться Станиславу Лещинскому. Напротив, к его партии примыкает все больше и больше шляхтичей, Синявский поддерживает переписку с царем Петром и теснит где можно шведов и войска Лещинского. Вот почему у Станислава Лещинского не будет свободных войск, которые можно было бы послать на помощь шведу и Мазепе.
Что же касается нового вовлечения в борьбу Августа Саксонского, то в этом есть большое сомнение.
Август сломлен, боится шведа и даже два года назад под диктовку Карла написал Лещинскому письмо с заверением в своих
«Государь и брат мой! Причина, почему мы до сих пор не ответили на письмо, какое мы имеем честь получить от вашего высочества, заключается в том, что нам казалось излишним вступать в особый обмен письмами.
Но, исполняя желание шведского короля и стремясь доказать, что мы всегда готовы следовать во всем его воле, мы приносим вашему высочеству свое поздравление с восшествием на престол и желанием, чтобы вы нашли в своем отечестве более верных и покорных подданных, чем оставили мы. Весь мир должен признать по справедливости, что за все свои благодеяния и заботы мы были награждены неблагодарностью и большинство наших подданных помышляло только об образовании партий для содействия нашему свержению. Желаем, чтобы вас не постигло подобное же несчастье, и поручаем вас защите всевышнего.
Ваш брат и сосед Август, король.
Дрезден, 25 апреля 1707 года».
Одновременно сообщаю, что Август подарил Карлу шведскому саблю, украшенную драгоценностями, которую в свое время получил от царя русского.
Учтите все это, если найдете нужным попытаться вовлечь курфюрста в эту ужасную для нашего отечества войну».
Саксонский офицер Фридрих Мильтиц, находившийся в армии Карла XII, писал в начале апреля 1709 года домой в Дрезден:
«Любезная супруга моя Эбильгардина!
Верю, что провидению будет угодно, чтобы письмо мое дошло до тебя, и ты тогда узнаешь, что пришлось мне перетерпеть за последний год. Поначалу армия шведского короля, в составе которой мы шли на Москву, после ряда успешных сражений двинулась к русской границе в районе Смоленска, но затем упорное сопротивление неприятеля заставило нас повернуть на юг, во владения курфюрста украинских казаков Иоганна Мазепы. Однако и тут неприятель оказался проворнее. Любимец царя Петра Меншиков, которого здесь считают наследником престола, поскольку царь, как говорят, намерен издать закон о выборности монарха, опередил нас, захватил столицу Мазепы, полностью уничтожил ее и вывез все припасы, включая пушки, порох и запасы мушкетов. Нам пришлось метаться от одного города к другому в поисках зимних квартир и провианта. Города здесь маленькие, дома одноэтажные, стены глиняные, а крыши соломенные. Каменных и деревянных построек мало. Все кишит шпионами русского царя. Казаки не пошли за своим курфюрстом Мазепой, а избрали себе нового — Скоропадского. Этот Скоропадский оказался ярым противником Мазепы. Он собрал большую казацкую армию и отрезал нам пути отступления назад. Отсюда я делаю вывод, что наш путь может лежать только во владения турецкого султана или же к самой Москве. Но одному богу известно, что нам в Москве делать и кто нас туда пустит, если царь Петр с фельдмаршалом Шереметевым и князем Меншиковым перекрывают нам все пути к своей столице. Сам я уже не верю в то, что когда-либо увижу милый Дрезден. Правда, в последние дни к нам прибыло подкрепление в лице запорожского атамана Кости Гордиенко и части его войска. Но оказалось, что за ним пошло лишь три тысячи казаков. Остальные перебежали к Скоропадскому. Те же казаки, которые пришли с Костей Гордиенко, произвели на нас всех удручающее впечатление. Мазепа распорядился звать в свой шатер старших казаков, чтобы угостить их обедом. Но они вели себя дико, моментально выпили всю водку и начали воровать со стола посуду. Когда кто-то им сказал, что так делать нельзя, они тут же зарезали незадачливого моралиста. Между тем казаки, которые совершают набеги на наши полевые квартиры, отличаются от войска Кости Гордиенко. Они действуют смело, подчиняются командам своих начальников и наносят нам серьезный урон.