Гайдамаки. Сборник романов
Шрифт:
А теперь будет справедливым представить слово побежденному — Карлу XII.
Мы вам уже говорили, что в шведском короле, возможно, погиб писатель. Правда, вряд ли талантливый. И уж во всяком случае, никак не юморист. Тем не менее он продиктовал (он ведь еще не оправился от раны и сам писать не мог) из Очакова письмо, адресованное правительственному совету — или, как его иначе называли. Комиссии обороны, — которое может вызвать лишь недоумение или смех. Мы цитируем его дословно:
«Прошло значительное время, как мы не имели сведений из Швеции и мы не имели случая написать письма отсюда. В это время обстоятельства здесь были хороши, и все
Вы знаете, это, наверное, тот самый случай, когда, сколько ни крути, как ни вчитывайся в текст, все равно не поймешь, что же именно хотел сказать король. Ведь он уже знал, что под Полтавой было не просто неудачное сражение. Там сокрушена и полностью разгромлена шведская армия, взяты в плен почти все военачальники, захвачена походная казна и канцелярия короля. Ко времени, когда он прибыл в Очаков, уже было известно, кто из шведских министров и генералов попал в плен, а кто спасся. Стало совершенно очевидным, что под Переволочной капитулировали и остатки разгромленной армии. Трудно сказать, на что надеялся король, отправляя на родину столь странные послания, изобилующие словами «случилось», «получилось», «вышло»…
А чуть позднее он весело напишет в Стокгольм:
«Здесь все идет хорошо. Только к концу года вследствие одного особого случая армия имела несчастье понести потери, которые, как я надеюсь, в короткий срок будут поправлены. За несколько дней перед сражением я тоже получил одну любезность, которая помешала ездить верхом, но я думаю, что я скоро избавлюсь от ущерба, который состоит в том, что я должен был прервать верховую езду».
И всех-то дел: «потери… которые в короткий срок будут поправлены…», «…одна любезность, которая помешала ездить верхом».
Король решил не выходить из образа, не давать никому повода считать, будто неудачи сломили его. Это, конечно, была попытка с негодными средствами. Ведь известия о Полтаве и о капитуляции армии шведов под Переволочной, без единого выстрела сдавшихся девятитысячному отряду во главе с Меншиковым, дошли до всех европейских столиц задолго до того, как послания Карла добрались до Стокгольма.
Все тот же английский посол Витворт с удивлением писал в Лондон, что «вопреки всем ожиданиям у неприятеля была еще армия, около 15 тысяч человек, отборные части, больше всего — кавалеристы… Они сдались в плен и в тот же день сдали все свое оружие, артиллерию, амуницию, полевую казну, канцелярию, литавры, знамена, флаги, барабаны… Таким-то образом вся вражеская армия, столь прославленная молвой на весь свет, стала добычей его царского величества, ничего от нее не спаслось, кроме одной тысячи приблизительно кавалеристов, которые бежали вместе с королем. Может быть, в истории не было еще примера такой многочисленной регулярной армии, покорно подчинившейся подобной участи».
Стало уже известным
По-разному передавали слова царя Петра, произнесенные им перед полками, о том, что ему его собственная жизнь не дорога и не во имя собственной славы шлет он полки в бой, а для блага России, которая стояла и стоять будет непоколебимо во веки веков. Рассказывали и о том, что Петр, над робостью которого начали было уже посмеиваться (шутка ли — отступал полтора года!), во время Полтавской битвы оказался в самой гуще сражения, подбадривая солдат… Причем шляпа царя была прострелена в двух местах, медный нагрудный крест пробит пулей, под ним убили лошадь, но он не дрогнул, а, напротив, личным мужеством увлек за собой полки. А затем, после победы, пировал в шатрах, куда были званы и все захваченные в плен военачальники. И будто бы царь поднял тост за своих учителей — шведских генералов, на что пленный граф Пипер с горькой улыбкой ответил: «Хорошо же вы отплатили, ваше величество, своим учителям!»
Из письма саксонского офицера Фридриха Мильтица супруге Эбильгардине в Дрезден в июле 1709 года
«Любезная супруга моя Эбильгардина! Милые дети!
Как долго я вас не видел. И как жажду прижать к груди своей.
Судьба оказалась милостивой ко мне. Я спасся среди тех немногих соотечественников моих, коим удалось пережить сражения под Полтавой и на берегу Днепра у острова, где когдато жили вольные казаки, которые называли себя рыцарями здешних краев, хотя на рыцарей ни видом, ни повадками своими никак не походили.
Что же касается большинства моих соотечественников, угнанных в поход вместе с Карлом шведским, то большинство из них полегли на поле брани или же попали в русский плен. Этот поход на многое открыл мне глаза…
Еще до баталии под Полтавой мы, саксонцы, поняли, в какую беду нас ввергли. Не думай, что мы остались в долгу и не отплатили королю за все то, что довелось нам претерпеть. Именно в ту пору, сговорившись, мы выкрали из барака короля шведского его любимого петуха, который будил его по утрам, в лесу, тайком, зажарили его и съели. Король очень скучал и горевал о петухе. Хочу думать, что это испортило ему настроение перед битвой и хоть частично стало причиной его поражения.
Пишу все это, не боясь, что письмо попадет в руки королю. Мы уже во владениях турецкого султана. И нас, полтора десятка спасшихся саксонцев, обещают вскоре отпустить домой. Сейчас я уже не боюсь, что письмо будет перехвачено. У шведского короля нет власти казнить нас или миловать, а наши гостеприимные хозяева турки, полагаю, вскоре разрешат нам возвратиться на родину… Как сладостна будет минута нашей встречи, как счастлив я буду вновь оказаться в лоне семьи своей!..
Любящий тебя твой супруг Фридрих».
Еще долго будут скакать от столицы к столице курьеры, разнося удивительные, пугающие обывателей послания. Но шло время, и всем пришлось убедиться, что сведения, поступавшие из далекой России, были даже неполны. На самом деле разгром «Северного Александра» в деталях был еще более ужасным и унизительным, а военная мощь Швеции сокрушена.
Но все это уже из области высокой политики, из дипломатических депеш и посланий венценосцев. А венценосцы и дипломаты, как известно, мыслят не так, как обычные люди, которым нет дела до претензий шведского короля на европейское владычество или же намерений саксонского курфюрста с помощью фарфора завоевать мир. И потому мы вам расскажем еще о двух письмах, которыми обменялись Мария Друкаревичева и купец Михайло, который, как вы могли уже догадаться, купцом был постольку поскольку, а на самом деле верно служил царю Петру и оказал ему немало услуг.