Гайдамаки. Сборник романов
Шрифт:
— Это болезнь не тела, а души! — изрек наконец капеллан. — Лекари здесь бессильны. Но я попробую помочь несчастному.
Действительно, как только Крман пришел в себя, Энеман начал осторожно расспрашивать, что именно его так потрясло в той стране снегов, волков, медведей и извечных беспорядков.
— А вы видели хотя бы одного волка или медведя? — спросил Крман.
— Нет, если честно, то не видел, — бесстрастно, без улыбки произнес Энеман. — И меня их волки и их медведи не интересуют. Более того, мне совсем не довелось наблюдать беспорядков. Зато я твердо знаю, что
Слезы текли по седым небритым щекам Крмана.
— Я расскажу. Я обязан рассказать. Я чувствую, что больше не в силах носить все это в себе.
Энеман внимательно слушал. Не задавал никаких вопросов, не перебивал и не торопил Крмана. Может быть, именно поэтому Крман, останавливаясь и надолго замолкая, собираясь с силами, все же сумел изложить все то, что он пережил, начиная от внезапного визита Василия в Пряшев до того момента, когда он почувствовал, что костры на холмах возле Полтавы сводят его с ума.
— Не торопитесь, говорите медленнее! — время от времени постным голосом говорил Энеман. — Вы переставляете местами слоги в словах. Это от усталости. Не хотите ли вздремнуть?
Нет, Крман не хотел прерывать исповедь. Он боялся, что во второй раз не решится на нее. Капеллан не возражал. Лишь соломенные брови время от времени то ползли вверх по лбу капеллана, то опускались почти к самому носу. Позднее Энеман распорядился, чтобы Крману дали куриного бульона с сухарями. Подождал, пока тот поест, затем подал знак, что разговор следует продолжать.
— Сейчас я еще думаю о странной пьесе о датском принце Гамлете. Собственно, самой пьесы я не читал и не видел на сцене. Мне о ней рассказывали. В общем, этот принц посвятил свою жизнь тому, чтобы навести в своей стране абсолютный порядок. Может быть, эта пьеса пророческая. Не похож ли царь Петр на Гамлета, который теперь решил навести порядок в своей империи?
— Помилуйте, о чем вы говорите? Империя Петра никак не похожа на Данию. В Дании нет казаков, калмыков, башкир, Сибири, бунтующих стрельцов.
— Да, конечно. Но все же в России много странного и нам непонятного. Мне довелось беседовать со священником по фамилии Яновский. Его позднее повесили в Будицах по приказу вашего короля…
— И королям случается ошибаться. Вешать священника, конечно, не следовало хотя бы потому, что все мы, христиане, несмотря на различия в толкованиях тех или иных догматов, призывали возлюбить ближнего, как себя самого…
— Но в том-то и дело, что священник Яновский призвал с амвона подниматься на борьбу со шведами. У кого есть вилы — брать в руки вилы, у кого топор — топор. Если нет ни топора, ни вил, ни ножа, тех он заклинал бить шведов дубинами.
— Что же во всем этом странного? — спросил невозмутимый Энеман.
— Как вы не понимаете? Ведь такие слова говорил не воитель, а человек, призванный пробуждать в душе своих прихожан чувства добрые и взывать к милосердию.
— Что
— Нет! — закричал Крман. — Я не могу ничего этого постигнуть. Я не понимаю, почему любой спор надо решать на поле брани. Я не желаю понимать, во имя чего убивают детей. Я сам видел, как драбант короля зарубил маленького мальчика…
— Довольно! — твердо сказал Энеман. — На эту тему мы можем говорить до бесконечности. Во многом вы правы. Россия не копия европейских государств. И ее населяют люди с крепкими характерами. А потому любые попытки ее завоевать и принудить к подчинению невозможны. Это одиннадцатая и самая главная причина нашего нынешнего поражения, о которой я, естественно, не рискнул упомянуть в своей проповеди. Вы должны забыть о России, об этом походе и даже о своем сыне. Не пытайтесь выяснять, жив он или погиб. Забудьте все!
— Но как же это можно? Помилуйте, ведь Россия существует на карте!
— Не глядите на карту. Убедите себя, что вам все приснилось.
— Я не сумею.
— У вас нет другого выхода. Вы — житель маленького тихого Пряшева. Отправляйтесь туда. Там вы очнетесь от дурного сна. И ваша душа исцелится.
— Вы предлагаете мне невыполнимое. Нельзя же заменить собственную голову другой. Все, что мучит меня, сидит вот здесь. — Крман постучал себя по лбу. — Когда пылают душа и мозг, советы мало чем помогут.
— Но все же прислушайтесь к моим словам. А советы мы подкрепим и другими способами врачевания.
Затем Энеман потребовал, чтобы ему отловили триста пауков. Ни более ни менее — именно триста штук!
Ничего не понимающий, перепуганный Погорский целый день занимался охотой на них. Затем понадобились еще и четыре ящерицы. Вернее, не сами ящерицы, а их хвосты. И это было добыто. Из пауков и хвостов ящериц, водки и какого-то белого порошка Энеман сделал настой.
— По двадцать капель трижды в день перед едой. Очень скоро вы почувствуете себя вполне здоровым.
Энеман, конечно же, был обычным капелланом, которого король к тому же не очень привечал. Тем не менее он совершил то, чего не сделала бы и сотня патентованных магов. Крман через неделю поднялся на ноги и был готов тронуться в путь.
— Уговорите своего друга и в дальнейшем продолжать назначенное мною лечение, — посоветовал Энеман Погорскому. — К нему обязательно придет исцеление.
— Не знаю, как и благодарить вас! Но мне неизвестен секрет настойки на пауках.
— Мне он тоже неизвестен, — ответствовал Энеман. — Пауки, хвосты ящериц и обычный толченый мел — все это пришло мне на ум в одно мгновение. С тем же успехом вместо пауков можно было бросить в водку мух. Здесь важно другое. Ваш друг из тех, кому нужно обязательно во что-нибудь верить. Если его оставить один на один с собственными мыслями, он сойдет с ума. Сейчас он поверил в мою настойку — и слава богу! Не разуверяйте его в том, что она чудодейственна.