Гайдебуровский старик
Шрифт:
Легкая дрожь, словно морская волна, пробежала по моему телу. Мой голос от волнения охрип. И я выдавил охрипшим голосом:
– И что, Сеня, и бумагу ты составил, как полагается? И адрес она правильный указала? Не слукавила. Знаешь, от таких можно всего ожидать.
– Нет, любезный. Меня голыми руками не возьмешь. Все отрапортовала. Живет она ведь здесь, недалече. Из наших она. К чему ей нарываться на скандал с властями? Поди, каждый раз мимо меня на своей «Тойоте» мотает. То сюда, в свою квартиру, то бишь на нашу улицу, где и прописана, как полагается. То в особняк, то бишь за город. Сегодня еще здесь, в квартире сидит. Видел, как недавно вышла «Из Косулек». Чего ей там делать? Но видно от родословной никуда не деться.
Я нервно прошелся взад-вперед по пустой комнате. Мне во что бы то ни стало, нужно было у Сени раздобыть адрес этой дамочки. Но как это сделать аккуратно, чтобы он ничего не заподозрил, я придумать не мог. Сеня это сделал за меня. Он даже стукнул себя по лбу, словно его озарила гениальная мысль.
– Ох, как я вас и понимаю, любезный! Хоть и не философ, и от вашей философии далеко стою. На дороге всего лишь. Но понимаю! Вы же один остались! Ну, абсолютно один! Хоть вы и говорите, что абсолютных категорий не существует… Но, похоже, здесь тот случай. Ни родных, ни друзей. Хоть вам они и не нужны были. Элеонора Викентьевна и та померла, – Сенечка всхлипнул и перекрестился. – Но главное – пустая лавка! Вот для вас трагедия, дорогой! Можно сказать горе! Можно сказать живая могила! Ведь эти ценные вещицы из истории вам заменяли все! И жизнью для вас была история! Так начните ее заново! Ну, словно сотворение мира! Хоть с чего начните! Ну вот, хотя бы с этого глобуса. Как никак, а на нем нарисован плохой или не очень, но целый мир! Верните его!
– Как? – я слишком поспешно перебил Сенечку.
Сенечка еще раз хлопнул себя по лбу. Еще сильнее. Словно убеждал, что мысль действительно гениальная.
– А вы выкупите его! Скажите, мол, извиняюсь, кланяюсь, приношу соболезнования. Но глобус и ста рублей не стоит. Ошибочка, мол, вышла. Не исторический он вовсе. А просто старый. Деньжата-то у вас имеются, чтобы выкупить?
Я утвердительно кивнул. Деньги у меня были. Во всяком случае, чтобы выкупить глобус – хватит. Я до сих пор недоумевал, почему Дина не притронулась к этим деньгам. Может, она все-таки не цыганка? Тогда кто? Впрочем, мне было уже не до Дины. Мне нужно было любыми путями получить улику. И, похоже, появился шанс. Я внутренне ликовал. Я не ожидал, что Сенечка был способен на гениальные мысли. Как же я часто ошибался в людях! Но я вовремя взял себя в руки. И проявил сдержанность. Сенечка не должен заметить моего перевозбуждения.
– В общем, это не дурно. Неплохая мысль, Сеня. С чего-то же нужно начинать. А там глядишь, и дело пойдет.
– Вот я о том же, любезный!
Сенечка быстренько раскрыл кожаную папку, которая придавала солидности его не очень солидному виду. И стал рыться в бумагах.
– Ага. Вот оно. И адресок, и телефончик, как положено.
Он переписал мне данные хозяйки глобуса. И пожелал удачи. Я был готов его расцеловать. Но вовремя спохватился.
– Доброе дело хотел для вас сделать, дорогой, – Сенечка приложил руку к сердцу. – Мучит меня совесть, что чуть было вас не подставил. Под тюрьму не подвел. Да как такое возможно! Такой уважаемый человек! Эх, все эта ведьма околдовала. И впрямь одно зло от этих женщин.
– Только в молодости, Сеня, поверь, только в молодости. Потом только одна радость.
– А вам, откуда это известно, любезный?
Я развел руками. Мне это не было известно. Поскольку я был еще достаточно молод. И понятия не имел, с возрастом зло несут женщины или радость. Просто мне хотелось сказать Сене приятное.
– Хотите сказать, что все еще впереди? – ответил Сенечка за меня. И помахал рукой на прощанье.
– Ну, что-то вроде того. Аналогичное.
Зря я радовался, зря ликовал и зря поспешил сказать Сене приятное за добрый совет. Неприятности не заставили меня долго ждать. Едва я набрал номер дамочки. Ее звали ни больше, ни меньше – Виола. Наверняка, в прошлом Валя. Они, как рецидивисты, едва срубят куш, тут же имена меняют. Впрочем, мне до этого не было дела. Виола так Виола.
– Виола?
– Ну.
Кратко и понятно. Похоже, в недавнем прошлом она была массажисткой. Где и словила своего миллионера-футболиста, добросовестно массируя его травмированную коленную связку. Но и до этого мне не было дела. И вообще, какого черта я лезу в чужую жизнь?
Я глубоко набрал в рот воздух и повторил:
– Виола?
– Ну.
Я, как и советовал Сенечка, стал раскланиваться, расшаркиваться перед этой массажисткой. Извиняться и рассыпаться в любезностях. Ну, разве что не станцевал перед ней. Трубка мешала. Наконец, мне удалось внятно разъяснить суть дела. Шарканья и комплименты она молча проглотила. А вот суть дела… Мне пришлось даже отодвинуть от себя телефонную трубку, чтобы она меня не оглушила. Там стоял такой ор, что я уже усомнился, массажистка ли она. Скорее, кондуктор в автобусе.
– И вы… Вы смеете еще…Да как вы вообще смеете.
Слово «смеете» она повторяла раз пятнадцать. Пока я резко ее не перебил.
– Я же извинился. Не я виноват. Это ошибка. Меня самого обманули.
– Ах, так! Да таких, как вы, в жизнь не обманешь! Жулик! Торгует всяким вторсырьем! И честных граждан надувает! Да тебя бы по башке этой рухлядью! Вон, стоит твой мерзкий шар! Кажется бы, взяла да как запустила! То же мне – умник! Да я в жизнь сэконд хэнд не носила! Здесь живут приличные люди! И знакомые наши приличные! И даже не знакомые! Антикварная лавка! Да какая к лешему антикварная лавка! Лавка уцененных товаров! Смени табличку, лапоть! Я бы повесилась, чем нацепить на себя уцененку.
А я почему-то легко представил, как совсем недавно она ошивалась в уцененках и примеривала на себя секонд хэнд. Черт с ней! Хотя и промелькнула подлая мыслишка, что лучше бы я ее этим глобусом, чем старикашку. Но мне удалось узнать главное. Глобус находился недалеко. В квартале отсюда. Более того, эта дура вообще раскрыла все карты, когда завизжала, что завтра утром подаст на меня заявление в милицию.
– Слыхала, слыхала, что вас грабанули! Да теперь сомневаюсь в этом. Наверняка сами припрятали. Весь свой металлолом, чтобы улик никаких (похоже, она знала, о чем говорит). Но ничего, уж вас-то я выведу на чистую воду! Утром! В милицию! С заявлением!
– Но почему завтра, а не сегодня, – я шустренько вставил словечко.
– А потому как сегодня я в свой особняк еду! У меня званый ужин! И посуда настоящая! От Фаберже! Не из уцененки, как у тебя! (когда она особенно злилась, то столетнего старика называла на «ты»). Массажистка? Нет, определенно кондукторша. Или что-нибудь таки из транспортировки фруктов и овощей?
Больше мне слово вставить не удалось. Трубка залаяла отрывистыми гудками, и я бросил ее на рычаг. Нет, она все же заслуживала, чтобы именно ее хоть разок стукнуть по башке этим бестолковым круглым миром, а не старика. Впрочем, меня не покидало предчувствие, что совсем скоро этот бестолковый мир не выдержит и сам свалиться на ее голову. И придавит.
В эту ночь я решился на отчаянный шаг. Впрочем, у меня не было выбора. Либо глобус окажется у меня. Либо завтра вместе с заявлением будет лежать перед носом Романа.
Погода играла на моей стороне. К ночи разбушевалась метель. С трудом можно было разглядеть, что делается на улице. И я надеялся, что меня тоже будет не разглядеть. Что такое одинокий прохожий, спрятавшийся в широкой куртке с натянутым на голову капюшоном. Вон, фонари какие высокие, их и то за метелью еле видать. А я ниже фонарей. Вон дома какие огромные. Их тоже не очень-то разглядеть в пелене снега. А я гораздо мельче домов.